Адам Бревер - Неприкаянная. Жизнь Мэрилин Монро

– Ты был замечателен. Как всегда.

– Тогда в чем дело? Почему ты подвела меня?

Мэрилин хочет поговорить, но после нескольких слов мысли сбиваются, и она забывает, что собиралась сказать. Ее душит злость, но она плохо понимает, на что злится. Разве лишь на то, что не может не быть в мире, быть в котором не желает. Кое-как объясняет, что приехала отдохнуть на уик-энд, но то, чего здесь не должно было быть – и он клялся, что не будет, – оказалось здесь, и оно, когда никто не видел, поймало ее и тянет вниз.

– Я клялся? Когда никто не видел? Ты о чем, черт возьми, говоришь?

– Я не про твое шоу, Фрэнк. Твое шоу замечательное. Так бы смотрела и смотрела, без конца…

Он резко садится, выдергивает руку у нее из-под шеи, и подушка падает на пол.

– Не разыгрывай передо мной сумасшедшую.

Она улыбается. Сумасшедшая. В его произношении это слово звучит почти мило.

– Ты ведь даже не представляешь, что с тобой творится, да? – нервно цедит он сквозь зубы.

– Нет, – она качает головой. Потом кивает:

– Может быть, немного…

Он говорит, что ей нужно быстро привести себя в порядок, потому что, если она будет такой завтра, он отправит ее домой, и пусть она забирает с собой эту шавку, Пэт Лоуфорд. У него тут не приют для душевнобольных. Люди здесь отдыхают, расслабляются, получают удовольствие. Здесь не важно, кто ты такой. Здесь все – его друзья.

– К утру. Реши все к утру. Подумай, как вернуть ту Мэрилин, которую я знаю.

Он наклоняется и задувает свечу. Ей кажется, затемнение коснулось только ее лица. Он уходит, и все остается, как было, только теперь у нее одна туфелька на ноге, а другая лежит на полу, да еще букет выглядит чуть более увядшим, и свеча погасла.

– До утра, – говорит он за закрытой дверью.

– До утра, – шепчет она. Его шаги громыхают по ступенькам. Она поворачивается на бок и обнимает подушку, напевая тихонько: «Завтра, это завтра, это завтра, это завтра».

После ухода Фрэнка главная цель – уснуть. Взять себя в руки. Иногда желтый предупреждающий знак не подпускает ее слишком близко к краю. Иногда говорит, что ей нужно опасаться падающих камней. Вот почему врачи и медсестры дают ей пилюли. Чтобы помочь удержать от рокового шага. Они – предохранительный барьер, не дающий подойти к краю, защитный зонт от падающих камней. Вопрос безопасности. Разве не так, порой извиняющимся тоном, говорили медсестры в Норуолке, напичкав таблетками ее мать?

* Декадрон фосфат

* Хлоралгидрат

* Rx 80521

* Rx 80522

* Rx 13525

* Rx 13526

* Секонал

Никто так и не смог определить, какие медикаменты лучше всего ей подходят. Доктор Энглберг, когда она спросила его об этом, не стал даже задумываться. Сказал только, что она все равно не поймет.

– По-моему, вы пытаетесь меня контролировать, – говорит она, и он смеется:

– Вы каждый раз меня смешите.

– Нет, я серьезно…

– Нет, я серьезно, – обрывает он ее. – Вот получите медицинскую степень, тогда и сможем что-то обсуждать.

– А вот теперь уже вы меня смешите.

Так они обычно и разговаривают, а заканчивается тем, что она делает вид, будто соглашается с ним. Оба знают, что она держит дома и другие антидепрессанты, которые ей достают в Тихуане. Проблема в том, чтобы запомнить: что для чего и что как называется. С цветами у нее всегда путаница.

Она убирает за ухо прядь волос, проглатывает загадочную таблетку (Rx 13525) и запивает ее шампанским.

За то, чтобы привести себя в порядок.

«Молния» на платье расстегнута. Она лежит на животе, опираясь на локти. Сквозь шторы просачивается жидкий лунный свет. Тонкая простыня свежего воздуха ложится на нее, и обнаженная спина покрывается «гусиной кожей». Телефонный провод тянется к середине постели, едва преодолев горку подушек, и подрагивает от напряжения над самым покрывалом.

Номер она набирает инстинктивно. Может, это алкоголь и нервы, но звонки слышатся серией бесконечных спиралей, механическим урчанием, обрывающимся неожиданным «алло». Она узнает голос, знакомый ей почти так же хорошо, как собственный, но вспомнить, кому он принадлежит, не может, лишь связывает его с Актерской студией. Как будто контакт с кратковременной памятью сгорел.

– Кто это? – спрашивает Мэрилин.

– Вы же сами мне позвонили.

– Знаю, что позвонила, но…

– Джинни, – осторожно говорит голос.

– Джинни кто?

– Это ты, Мэрилин?

– Ты – Джинни Кармен?

– Господи, Мэрилин. Это Джинни.

– Что ты делаешь, Джинни?

Она не узнает Джинни – голос другой.