Малала Юсуфзай - Я – Малала

Так или иначе, Новый, 2013 год мы встретили в прекрасном настроении. В начале января меня выписали из госпиталя, и я поселилась со своей семьей. Правительство Пакистана арендовало для нас просторную меблированную квартиру в центре Бирмингема. Квартира располагалась на десятом этаже современного здания. Для всех нас, конечно, это было очень непривычно и даже пугающе. Когда-то мы жили в трехэтажном доме, но после землетрясения мама заявила, что больше не желает жить в высоких многоквартирных зданиях. Теперь ей приходилось подниматься на десятый этаж на лифте, которого она ужасно боялась. Отец рассказывал, что мама долго не хотела заходить в лифт, повторяя:

– Я умру от страха!

Мы были счастливы снова жить всей семьей. Правда, мой брат Хушаль, как всегда, был невыносим. В Англии, вдали от друзей и школы, мальчишки скучали, хотя их, конечно, поражало обилие нового и необычного. Я быстро смекнула, что теперь могу командовать ими, как мне вздумается, дразнить, когда захочу, и родители ничего мне не скажут. Зима была снежная, и я часто стояла у окна, смотрела на заснеженную улицу и мечтала поиграть в снежки. Но пока об этом нечего было и думать. Иногда мы выходили на прогулку, но я очень быстро уставала.

В одном из домов на площади, где мы жили, находилось кафе «Коста коффе» со стеклянной стеной. Выходя на прогулку, я смотрела на мужчин и женщин, сидевших за столиками и непринужденно болтавших. Когда я жила в долине Сват, мне трудно было представить, что подобное возможно. Поблизости находилась Брод-стрит, знаменитая улица магазинов, ночных клубов и стриптиз-клубов. Иногда мы заходили в магазины, хотя я так и не стала любительницей шопинга. У нас глаза лезли на лоб при виде нарядов здешних женщин: посреди зимы они расхаживали в коротеньких шортиках, выставив на всеобщее обозрение обтянутые прозрачными колготками ноги. Поначалу маму это сильно шокировало.

– Видеть не могу этот срам! – жаловалась она и просила отца: – Переедем в Дубай! Я не хочу жить среди этих бесстыдниц!

Со временем она привыкла к английским модницам и даже стала над ними подшучивать:

– Наверное, ноги у них сделаны из железа, раз не чувствуют холода!

Нас предупредили, что вечерами выходных дней по Брод-стрит лучше не гулять, так как это может быть опасно. Нас подобное предупреждение только позабавило. Здешние опасности не шли ни в какое сравнение с теми, каким мы подвергались у себя на родине. Тот, кто жил бок о бок с талибами, отрубающими людям головы, вряд ли испугается стайки подвыпившей молодежи. Если я кого и побаивалась, так только людей с восточной внешностью. Всякий раз при встрече с таким человеком внутри у меня все сжималось. Мне казалось, он вот-вот выхватит пистолет.

Раз в неделю я общалась по скайпу со своими подругами в Мингоре. Они говорили, что мое место за школьным столом по-прежнему ждет меня. Учитель сообщил, что за работу по истории Пакистана, которую я сдала в день покушения, я набрала 75 баллов из 75. Но другие экзамены я сдала хуже, и первой ученицей в классе стала Малка-и-Нур. Конечно, в госпитале я пыталась заниматься, но за время моей болезни одноклассницы, разумеется, ушли далеко вперед. Теперь главной соперницей Малки стала Мониба.

– Мне тебя очень не хватает, – говорила Малка-и-Нур. – Когда рядом нет главного конкурента, хорошо учиться не так интересно.

День ото дня я становилась сильнее и крепче. Но предстояла еще одна операция – нужно был вернуть на место фрагмент черепа, находившийся у меня в животе. Докторов также беспокоило ухудшение моего слуха. На улице, среди людей, я не могла разобрать, что говорили мне родители. В левом ухе у меня постоянно звенело. 2 февраля, в субботу, я вернулась в госпиталь. На этот раз операцию делала женщина, доктор Энвин Вайт. Прежде всего она извлекла из живота фрагмент моего черепа, но, взглянув на него, решила его не использовать. Кость сохранилась не лучшим образом, и доктор опасалась инфекции. Мне произвели так называемую титановую краниопластику (я теперь знаю множество медицинских терминов!). Проще говоря, в череп мне вживили титановую пластину и закрепили ее на восьми микроскопических болтах.

Пока я лежала на операционном столе, доктор Ирвинг, хирург, восстановивший мой лицевой нерв, решил проблему с поврежденной барабанной перепонкой. Он поместил внутри моего черепа поблизости от уха маленькое электронное устройство – «улитку». Через месяц, сказал он, еще одну часть этого устройства поместят мне за ухо, и левое ухо станет слышать. И действительно, когда через несколько недель за ухом у меня закрепили крохотный приемник, слух начал восстанавливаться. Поначалу все звуки казались мне искаженными, но постепенно все пришло в норму.