Грэм Робб - Жизнь Бальзака

«Там был и г-н де Бальзак; мне наконец удалось увидеть новую звезду, обязанную своей литературной славе “Физиологии брака”. Здоровяк с ясными глазами, в белом жилете, он держится как знахарь, одевается как мясник, выглядит как позолотчик – в целом впечатление внушительное.

Он – типичный коммерческий писатель. «“Ревю де Пари”, беззаботно сказал он, – лучший журнал в Европе; там платят самые щедрые гонорары». Какой позор!» 418

Бальзак становился козлом отпущения для тех, кому так и не удалось пробиться в высшее общество. Даже сегодня некоторые литературоведы снисходительно относятся к неуклюжим попыткам Бальзака подняться выше своего положения. Конечно, в его постоянных заявлениях о внутреннем превосходстве истинных аристократов есть доля снобизма. Конечно, он с явным наслаждением перечисляет имена, родословные и гербы своих герцогов и герцогинь, графов и графинь, как будто тренируется в поклонах. Его герои без конца напоминают, что вести себя нужно непринужденно и нагло, как того требует их происхождение. Почему такая одержимость аристократизмом кажется смешной или обидной – до сих пор остается загадкой. К буржуазии Бальзак подходит с той же общей меркой. Возможно, дело как-то связано с определенными памятными замечаниями, высказанными СентБевом, Прустом и Генри Джеймсом, которым тоже небезразличны были классовые перегородки и собственное положение на общественной лестнице. Может быть, у Бальзака сохранялось и остаточное чувство, что высшие классы наделены бо́льшей неприкосновенностью, чем серые массы, которые, как можно предположить, никогда не были для него предметом интереса. Более того, если взять в качестве образцов знати знакомых Бальзаку герцогинь, становится ясно, что персонажи «Человеческой комедии» несравненно человечнее (или несравненно ходульнее) живых людей. Бальзак по-прежнему весьма критически относился к аристократическому Сен-Жерменскому предместью. Его обитатели настолько эгоистичны, что не видят дальше собственного носа и не представляют своей судьбы. В силу же его наивного, неискушенного снобизма он тяжело переживал нападки мелочных и злобных журналистов, которые злорадно сообщали о малейшем промахе романиста в парижских салонах. Хуже всего было то, что и друзья до конца не понимали, где истинное место Бальзака.

Вопрос, на который до сих пор не удалось найти ответ: зачем Бальзак присоединил к своей фамилии частицу «де» и почему он так упорно настаивал на своем родстве с Бальзаками д’Антраг? Книги, мебель, обои, посуда, часы, писчая бумага и печатки, даже дверные панели, подушки и облучок кареты, которую он приобрел позже, – все он распорядился украшать гербом Антрагов. В предисловии к «Лилии долины» в 1836 г. Бальзак вынужден был объясниться: «Мой род не знатен и не восходит в глубь веков, чем так гордятся семьи, происходящие от расы завоевателей (франков. – Авт. ). И все же я горд своими предками, как гордился мой отец тем, что происходит от завоеванной расы (галлов. – Авт. )» 419. Он утверждал: старинную семью, противостоявшую захватчикам в дебрях Оверни, и Бальзаков из Антрага, род которых пресекся, связывает линия родства. То, что он время от времени упоминает о родстве со старинной семь ей, ведущей свой род из Средневековья, то есть настоящей знатью, в высшей степени несущественно или, скорее, указывает на нечто другое. Обратив надменность в скромность, Бальзак иногда потакал своему лицемерию, предполагая, что «следует вести себя в соответствии со своим положением». Именно поэтому Бальзак сначала дождался успеха и только потом присоединил к фамилии частицу «де». Во всяком случае, эта частица служила указанием на аристократическое происхождение не более, чем двойная фамилия в Англии. Скорее она была сродни модной одежде, позволявшей ее обладателю свободнее вращаться в обществе. Но главное, дворянская частица, возможно, означала нечто куда более важное, чем происхождение. «Аристократия и власть таланта важнее, чем аристократия имен и материальных благ», – написал Бальзак в 1830 г. 420Художников постоянно осыпают ничего не стоящими медалями и лентами, но никогда правительство не было настолько скаредным в финансировании искусства. Общество делало вид, будто деньги служат великим уравнителем – потенциально, разумеется, всегда потенциально, – и все же в конце концов, награждая жадность и посредственность, оно успешно сохраняло старые различия. Следовательно, дворянская частица служила не поводом без спросу вторгнуться в высшее общество, но символом и, как для Вольтера, эстетическим украшением фамилии писателя и вызовом. Бальзака завораживала человеческая комедия в миниатюре, которая разворачивалась в Сен-Жерменском предместье, где принят был свод неписаных правил. Правда, ему самому недоставало главного качества сноба. Подобно своему отцу, он не стыдился своего происхождения и иногда нарочно являлся в дорогой ресторан, одетый как рабочий, или водил в Оперу свою экономку 421.