Грэм Робб - Жизнь Бальзака

«Гроб опустили в могилу… Священник произнес последнюю молитву, и я произнес несколько слов.

Пока я говорил, солнце все ниже опускалось на небе. Вдали я видел весь Париж в ослепительной закатной дымке. Почти у моих ног почва осыпалась в могилу, и меня перебивал глухой стук комьев земли, падавших на гроб» 1228.

Закончилась одна история – и началась другая. Бальзак оставил после себя не только громадное творческое наследие, которое уже тогда начало завоевывать международное признание, но и напряженнейшее семейное положение, подобное тем, которые он описывал в своих произведениях.

Вдова и мать Бальзака некоторое время жили вместе, однако общались они с трудом. Были натянутые совместные обеды и игра в вист с Сюрвилями. Эвелина и ее сестра Каролина нашли Бальзаков заурядными, скучными, о чем они говорили вслух попольски. Через несколько месяцев г-жа де Бальзак переехала к подруге. Умерла она в 1854 году. Лора по-прежнему пыталась поддерживать семью своим творчеством, но лучшим ее произведением стала исполненная нежности биография брата, опубликованная в 1858 г. В биографию вошли несколько писем, которые Бальзак посылал ей из своей мансарды на улице Ледигьер. Они показывали, что Бальзак в самом деле выбился из низов. Начало его жизни было скромным – с социальной, финансовой и, как довольно прозрачно намекала Лора, интеллектуальной точки зрения.

«Богатая наследница», о которой грезил молодой Оноре, оказалась достойной его памяти; она приняла на себя его долги. Позже она решила найти другого гения, которому требовалась «совесть», и, подобно Бальзаку до нее, сочетала литературную выгоду с удовлетворением личных потребностей.

Первым ее помощником стал тридцатилетний писатель Шанфлери, основатель течения, которое назвали реализмом. Он объявил Бальзака пророком нового направления. В 1848 г. Шанфлери заходил к Бальзаку с визитом на улицу Фортюне; тогда Бальзак предупредил его, что, если он продолжит писать жалкие рассказики, его мозг усохнет 1229. Эвелина дала Шанфлери возможность последовать совету учителя. Будучи хранительницей и отчасти создательницей очага, она считала возможным погреть руки и даже подбросить в очаг несколько поленьев. Шанфлери соблазнили (его мигрень лечили ее «магнетические» ручки) и убедили закончить незаконченного «Депутата от Арси». «Поскольку литература превратилась в промышленное производство, а произведения искусства – в ходкий товар, – сказала ему Эвелина, – не будем отклоняться от общего курса. Нас отблагодарят если не читатели, то кредиторы г-на де Бальзака» 1230.

К сожалению, Шанфлери мучили угрызения совести, а также нечто поразительно похожее на симптомы, которые испытывали «секретари» Бальзака, Сандо и Лассайи. Переутомившись и испугавшись сексуальной мощи женщины, которую он называл «Бальзаком в юбке», он в мае 1851 г. бежал в клинику в Нейи, порекомендовав вместо себя писателя, с которым Бальзак был знаком в начале 30-х гг., Шарля Рабу. Под руководством Эвелины Рабу взял куски «Депутата от Арси» и «Мелких буржуа» и добавил «вставки», бывшие во много раз длиннее оставленных Бальзаком отрывков. Эвелина заверила своего литературного агента, что Бальзак сам перед смертью поручил Рабу эту задачу. Ее слова оказались удобными, но не правдивыми 1231. Романы вышли в 1854 г. При издании не упоминалось о посмертном дописывании, хотя найти места, в которых «вино» Бальзака превращается в «воду» Рабу, совсем не просто. И именно Эвелина руководила изданием в 1853 г. собрания сочинений Бальзака, в которое во шли его пьесы, «Озорные рассказы» и произведения, написанные в поздний период и не вошедшие в «Человеческую комедию». Кроме того, она руководила изданием двадцатичетырехтомного собрания Леви, вышедшего в 1869—1879 гг., в которое вошли различные очерки, статьи и письма. Именно это издание лежит в основе переводов «Человеческой комедии» на английский язык, вышедших к столетию со дня рождения Бальзака.

Подобно многим изданиям того времени, текст писем в высшей степени ненадежен; и все же Эвелину гораздо строже критиковали не за текстологическую, а за сексуальную неверность. Вместо того чтобы жалеть о том, что муза не умерла вместе с писателем, можно с таким же успехом радоваться, что при жизни Бальзака его аппетиты удовлетворялись. Более того, есть чтото крайне символичное в том, что она поглощала литературных преемников Бальзака. По сравнению с «Человеческой комедией» их повести и рассказы похожи на болтовню и кашель публики, когда вдруг умолкает оркестр… Надо сказать, что сами они все прекрасно понимали. Бальзак отрезал такой огромный ломоть действительности, что, казалось, другим почти ничего не осталось. Лучше всего их общие чувства выразил еще один молодой писатель, который явился ко вдове, надеясь раздобыть у нее какие-нибудь неопубликованные рукописи Бальзака 1232. В очерке 1859 г. Бодлер дает лучшее описание Бальзака, который уютно расположился в умах и трудах Достоевского, Флобера, Золя, Пруста, Генри Джеймса и практически всех великих писателей, творивших после него: «Бальзак оказался способен превратить вульгарный жанр в нечто восхитительное – всегда любопытное и часто безупречное, – потому что он отдавался ему всем своим существом. Я часто изумлялся тому, что Бальзака прославляют прежде всего за его наблюдательность. По-моему, его главное достоинство заключается в том, что он был провидцем, причем провидцем объективным. Все его персонажи одарены той жаждой жизни, которая оживляет сама себя. Все его вымыслы окрашены ярко, как сны. И представители высшей аристократии, и выходцы из народа, «со дна», – все актеры его «Комедии» больше любят жизнь, активнее и хитроумнее в борьбе, терпеливее в несчастьях, прожорливее в удовлетворении желаний, ангелоподобнее в преданности, чем предстают они в комедии действительного мира. У Бальзака гениальны даже привратники. Все его персонажи – орудия, до отказа заряженные волей. Как и сам Бальзак» 1233.