Грэм Робб - Жизнь Бальзака

«Бедняжка была к себе несправедлива… У нее была большая голова, мужской лоб, очерченный, однако, изящно, как у Фидиева Юпитера… Черты округлого лица ее, когда-то свежего и румяного, огрубели от оспы… Нос был немного крупен, но гармонировал с ее ртом; алые губы, усеянные множеством черточек, были исполнены любви и доброты. Шея отличалась совершенством формы. Полная грудь, тщательно сокрытая, привлекала взгляд и будила воображение; конечно, Евгении не хватало изящества, которое придает женщине искусный туалет… но она была прекрасна той величавой красотой, которую сразу увидит плененный взор художника» 636.

Весь этот тайный роман был заключен в рукописи, которую Бальзак отвез Эвелине в Женеву; но, хотя она и расспрашивала его о некоторых женщинах, чьи портреты он рисовал, похоже, она не ревновала его к Евгении Гранде. При описании прототипов своих героинь Бальзак бывал изобретательным, как всякий критик. В конце романа ему удалось посвятить его обеим своим любовницам одновременно, а эпилог служит данью его успеха в любовных делах и способности любить больше одной «единственной» женщины. Он признавался, что какие-то стороны рассказа, возможно, преувеличены, но умолял читателей о снисходительности к «терпеливому монаху в его келье, скромному почитателю Розы мира, Марии, прекрасного воплощения всего ее пола, а Мария была подобна Еве, и обе женщины будут польщены». «Позвольте мне сократить ваше имя, – просит он Эвелину, – чтобы оно более ясно говорило, что вы для меня – единственная женщина на свете».

Через день после того, как он узнал о беременности Марии, он написал Эвелине «о хорошей новости»: в четверг «Этюды о нравах» купит новый издатель. Будущий шедевр обрел дом. И ей не следует так беспокоиться о небольшой заминке в переписке: он думает о ней все время, и ее подозрения постыдны. «Любовь не может жить без доверия».

Судя по всему, видимо, он не слишком обманывал Эвелину. В письме к сестре Лоре он перечисляет знакомых женщин, которым нельзя было сообщить о его отцовстве: Зюльма, «важная дама» (Анриетта де Кастри), г-жа де Берни, «которая охраняет меня ревностнее, чем молодая мать – свое молоко». А потом, словно для того, чтобы еще больше все запутать, он упоминает таинственное создание, которое так и не было опознано и, наверное, уже не будет: «Как не могу я ни в чем признаться и той, которая требует свою ежедневную порцию любви. Хотя она чувственна, как тысяча кошек, ее не назовешь ни изящной, ни женственной» 637.

От привычки Бальзака к перечислению в данном случае немного коробит. Он упоминает в одном абзаце пять женщин. Вопервых, подобное перечисление намекает на отношения поверхностные, более легкомысленные, чем те, какими он наделяет своих героев. Во-вторых, внезапное пополнение семьи гораздо больше утаивает, чем открывает. Что, если бы Лора послушалась брата и сожгла письмо («Я не желаю причинить никому ни малейшего горя своей бестактностью»)? В том году Лист говорил своей любовнице, виконтессе д’Агу, о вере Бальзака в то, что «мужчина неполноценен по-настоящему, пока у него не будет семи женщин»: одна для дома, одна для души, одна для мозга, одна для домашнего хозяйства, одна для причуд и капризов, одну следует ненавидеть, и еще есть женщина, которую преследуешь, но так и не поймаешь 638. Похоже, сложности в жизни Бальзака нарастали по мере его способности с ними справиться, и вполне возможно, что его мысли по поводу мужской полноценности просто отражали действительное положение вещей.

Рождение ребенка почти никак не отразилось на повседневной жизни Бальзака, но события складывались так, чтобы укрепить его отцовские чувства: рождение Марии Каролины в июне, воспоминания о маленькой Анне Ганской – почти во всех письмах к ее матери содержались приветы от ее «лошадки» (то есть от него самого). Весной он предпринял поездку в Иссудун, в 140 милях к югу от Парижа: «место, в котором и Наполеон погрузился бы в летаргический сон» 639. Муж Зюльмы Карро решил отказаться от жизни, которая много лет была для него своеобразной отставкой, и они поселились в имении отца Зюльмы в Иссудуне. Длинная, обсаженная деревьями аллея вела из города к бывшему монастырю под названием Фрапель, в окружении так называемого «английского» парка 640; Бальзаку отвели две комнаты в тыльной части дома. Зюльма была беременна вторым ребенком, мальчиком, которого мрачно окрестили Йориком. Зюльма беспокоилась о «кретинизации», которая как будто сопровождает рождение детей, но Бальзак находил многое любопытным для себя и начал «Воспоминания двух юных жен». Он стал одним из последних эпистолярных романов французской литературы. «Воспоминания двух юных жен» вышли в свет в 1842 г. В нем читатели нашли обилие подробностей о материнстве: от описания потрескавшихся сосков до послеродовой депрессии, рассуждения за и против пеленок и признание в том, как трудно общаться с несносным, полуграмотным созданием. Руссоистский подход к практической стороне сочетался с реалистической философией по отношению к предметам первой необходимости. Маленькие дети не случайно испытывали доверие к Бальзаку: «Ребенок – большой политик, которым одни хотят овладеть, как настоящим политиком – исполняя его желания» 641.