Дональд Рейфилд - Жизнь Антона Чехова

Проснувшись на рассвете 18 января 1886 года после шумного празднования собственных именин, Антон с раскалывающейся от похмелья головой решил серьезно взяться за ум.

Мысли о женитьбе посещали Чехова довольно часто, однако прежде чем он решится на этот шаг, пройдут долгие пятнадцать лет. Своим поведением он напоминает гоголевского Подколесина, который, увидев наконец долгожданную невесту, сбегает от нее, выпрыгнув в окно. При этом Антон всегда имел возможность с близкого расстояния наблюдать чужую семейную жизнь – и сорокалетний брачный союз родителей, и греховные связи Александра и Николая. На свадьбах ему то и дело приходилось выступать в роли шафера, вслед за чем возникало желание последовать примеру жениха. Вот что писал он 14 января доктору Розанову на третий день после его венчания: «Если Варвара Ивановна не найдет мне невесты, то я обязательно застрелюсь. <���…> Пора уж и меня забрать в ежовые, как Вас забрали… <���…> Помните? Чижик, новая самоварная труба и пахучее глицериновое мыло – симптомы, по коим узнается квартира женатого… <���…> У меня женится трое приятелей…»

Придя в себя после продолжительных празднеств, Антон сочинил полный драматизма монолог «О вреде табака», а потом написал Билибину: «На днях я познакомился с очень эффектной француженкой, дочерью бедных, но благородных буржуа. Зовут ее не совсем прилично: M-lle Sirout». Четыре дня спустя Билибин получил еще одно письмо: «Вчера, провожая домой одну барышню, сделал ей предложение. Хочу из огня да в полымя… Благословите жениться».

О своей помолвке Антон сообщил одному Билибину. Маша, близкая подруга Дуни Эфрос, могла лишь догадываться о происходящем. В письмах же Лейкину Антон вообще отвергал мысли о женитьбе и мрачно описывал 19 января шумную свадьбу этажом выше у кухмистера Подпорина: «Над моей головой идет пляс. Играет оркестр. Свадьба. <���…> Кто-то, стуча ногами, как лошадь, пробежал сейчас как раз над моей головой… Должно быть, шафер. Оркестр гремит… <���…>Жениху, который собирается тараканить свою невесту, такая музыка должна быть приятна, мне же, немощному, она мешает спать».

Решив взять за себя Дуню Эфрос, Антон не мог рассчитывать на приданое, так как родители ее были небогаты. Не возникало у него пока и мыслей о потомстве (разве что о щенке от Апеля и Рогульки, обещанном Лейкиным). Александр с гордостью поведал брату, что наблюдал появление на свет своего второго сына (его назвали Антоном), а затем прибавил, что это зрелище отбило у него всякую охоту ложиться с Анной в постель. Картины чадолюбия и домовитости, разрисованные в таганрогских письмах старшего брата, отнюдь не вдохновляли Антона на женитьбу. К тому же Александр в следующем письме заметил: «Ты еще не женился. И не женись. <���…> Я уже забыл, когда спал по-человечески».

Помолвка Чехова и Дуни Эфрос была тайной и краткой, и резкие перепады его настроения можно проследить по письмам к Билибину. Первого февраля Антон с Колей и Францем Шехтелем плясали на балу в казармах, где был расквартирован полк поручика Тышко, и, вернувшись домой, Антон писал Билибину о своем охлаждении к Дуне Эфрос: «Невесту Вашу поблагодарите за память и внимание и скажите ей, что женитьба моя, вероятно, – увы и ах! Цензура не пропускает… Моя она – еврейка. Хватит мужества у богатой жидовочки принять православие с его последствиями – ладно, не хватит – и не нужно. К тому же мы уже поссорились… Завтра помиримся, но через неделю опять поссоримся… С досады, что ей мешает религия, она ломает у меня на столе карандаши и фотографии – это характерно… Злючка страшная… Что я с ней разведусь через 1–2 года после свадьбы, это несомненно…»

Неистовый Дунин темперамент одновременно привлекал и отталкивал Чехова, и героини его рассказов, написанных в том году, именно ей обязаны своей чувственностью и напористостью. Четырнадцатого февраля Антон писал Билибину: «О моей женитьбе пока еще ничего не известно», a ll марта все уже закончилось: «С невестой разошелся до nec plus ultra [102]. Вчера виделся с ней <���…>пожаловался ей на безденежье, а она рассказала, что ее брат-жидок нарисовал трехрублевку так идеально, что иллюзия получилась полная: горничная подняла и положила в карман. Вот и все. Больше я Вам не буду о ней писать».

Больше о невесте Билибин Чехова и не спрашивал. Однако растревоженный его амурными приключениями, Билибин засыпал его вопросами о любви и сексе как в литературе, так и в жизни. Тот ответил: «таял, как жид перед червонцем, в компании Машиных хорошеньких подруг». Дуня Эфрос продолжала оставаться другом семьи, хотя спустя два года поссорилась и с Машей. Примирительный тон ее письма, присланного летом с кавказского курорта, послужит примером и другим отвергнутым чеховским невестам: «О богатой невесте для Вас, Антон Павлович, я думала еще до получения Вашего письма. Есть здесь одна ласковая купеческая дочка, недурненькая, довольно полненькая (Ваш вкус) и довольно глупенькая (тоже достоинство). Жаждет вырваться из-под опеки маменьки, которая ее страшно стесняет. Она даже одно время выпила 1 ½ ведра уксусу, чтобы быть бледной и испугать свою маменьку. Это она нам сама рассказала. Мне кажется, что она понравится Вам. Денег очень много» [103].