Дональд Рейфилд - Жизнь Антона Чехова

По мере уменьшения чеховской семьи ссоры в ней возникали реже. Миша, поступивший в университет на юридический факультет, получил от Павла Егоровича 15 августа, в Машины именины, последнюю распеканцию: «В Москве вместо образованного, столько учившегося в Гимназии, ты вышел невежею, характер у тебя в Москве вместо скромного вышел нетерпеливый и грубый, для чего же Вас образовывать?» [96]Несколькими строками ниже он сменил гнев на милость и, поздравляя Машу с днем ангела, приложил к письму пятирублевую бумажку. Павел Егорович возобновил переписку и с Александром. Вернувшийся из Новороссийска Ваня представил отцу полный доклад о поездке. Александр, тронутый тем, что получил отцовское прощение, прислал приветливое письмо, подробно изложив столь дорогие для сердца родителя сведения о ценах на продукты и о церковных службах в Новороссийске. Приписку к письму отважилась сделать и Анна: «Спешу воспользоваться данным мне Вами позволением написать Вам несколько строк о нашем житье. <���…> Саша водки не пьет и по Вашему совету пьет вино, по немного. Приезжайте к нам на будущее лето, непременно приезжайте, к тому времени, Бог даст, мы совершенно устроимся и примем Вас, как следует принять дорогого гостя» [97]. Однако письма Александра братьям были не столь умильны. Зазывая Ваню в Новороссийск поискать там учительское место или же самому открыть училище, он самыми черными красками рисует картину своего житья-бытья. Не вылезая из долгов, в Новороссийске он жил более скверно, чем в Таганроге, где на худой конец можно было рассчитывать на помощь родственников. Здесь же у него не было «ни стола, ни стула <���…> одни голые стены да Колькины засранные пеленки, они же и полотенца». Из досок Александр соорудил кровать и стул, который, однако, сломался. Лишь работа не требовала от него больших усилий: «В 8 часов вечером я уже пьян и сплю <���…> Пью здорово, даже самому совестно <���…> Нанял себе прислугу, но через 3 дня прогнал ее <���…> Я распорядился, чтобы в сортире только срали, а мочиться рекомендую на свежем воздухе <���…> Вместо двух девчонок я нанял прислугу, но такую, что ей-же-ей я когда-нибудь ночью ошибусь и вместо Анны залезу на нее. Этим я не хочу сказать пошлости, но выражаю удивление ее формами. Положительно Тициановская баба из картины Weib, Wein und Gesang» [98].

Александр писал Антону, что в Новороссийске не хватает докторов, что земля дешева, и называл расценки за визит и за квартиру. Однако расписанное им же самим убожество новороссийской жизни едва ли могло прельстить Антона или Ваню, и они отказались от братова приглашения. Не пощадил Александр и Машиных нежных ушей, доложив ей 18 декабря, что хочет «зажить другою жизнью, где бы тебя не пилили день и ночь, где бы не досаждали старческим кашлем и рваными чулками со сквозящими грязными пальцами» [99].

Коля по-прежнему где-то скрывался, перебиваясь карикатурами в «Будильнике» и авансами от Лейкина. Куда-то пропал и Пальмин – ни Антон, ни Лейкин ничего не слышали о нем с марта. Четырнадцатого сентября Антон оправдывался перед редактором «Осколков» за Колины прегрешения: «Все дело не в выпивательстве, а в femme. Женщина! Половой инстинкт мешает работать больше, чем водка… Пойдет слабый человек к бабе, завалится в ее перину и лежит с ней, пока рези в пахах не начнутся… Николаева баба – это жирный кусок мяса, любящий выпить и закусить… Перед coitus всегда пьет и ест, и любовнику трудно удержаться, чтобы самому не выпить и не закусить пикулей (у них всегда пикули!). Агафопода тоже крутит баба… Когда эти две бабы отстанут, черт их знает!»

Семейство Чеховых жило теперь таким составом: Антон, Евгения Яковлевна, Маша, Миша, тетя Феничка и – когда не ночевал у Гаврилова в амбаре – Павел Егорович. Коля перебрался от Анны Гольден в какие-то скверные меблирашки. Ваня же, напротив, получив место смотрителя в казенной начальной школе, имел теперь пятикомнатную квартиру на Арбате с бесплатными дровами и освещением, прислугу и, к великой радости Павла Егоровича, фуражку с кокардой и учительский фрак. Александр был за тридевять земель в Новороссийске. В конце ноября Чеховы перебрались в более просторную квартиру на той же Якиманке – в дом Клименкова, напротив церкви Святого Иоанна Воина. Впервые у каждого члена семьи была своя комната. Возобновились и званые вечера по вторникам. Чеховские друзья, будь то чудаковатый Пальмин или кокетливые сестры Марковы, полюбили этот гостеприимный дом. Единственной помехой был живущий этажом выше кухмистер Петр Подпорин, который сдавал свое помещение в аренду под свадьбы, балы и обеды, и над головами Чеховых то и дело слышалась музыка с пением и плясками или поминальные причитания.