Дональд Рейфилд - Жизнь Антона Чехова

В середине февраля Анна родила дочь. Павел Егорович свою первую внучку признать отказался и ее матери не написал ни слона. Никто из дядьев, включая Антона, не обрадовался рождению Марии (родители звали девочку Мосей). Александр жаловался, что Митрофан и Людмила не согласились быть восприемниками при крещении дочери. Митрофан не мог допустить расспросов соседей в связи с тем, что священника вызвали на дом. Отцу Федору Покровскому Людмила сказала, что Александр и Анна обвенчались в Петербурге. Александру пришлось принять условия дяди Митрофана: ребенок должен ежедневно бывать в церкви и соблюдать посты. Людмила объявила, что Павел Егорович не позволяет им потворствовать греху. Александра все это довело до слез.

В конце февраля Антон отправил брату резкое послание, занявшее десять страниц: «Не знаю, чего ты хочешь от отца? Враг он курения табаку и незаконного сожительства – ты хочешь сделать его другом? С матерью и теткой можно проделать эту штуку, а с отцом нет. Он такой же кремень, как раскольники, ничем не хуже, и не сдвинешь ты его с места. <���…> Что такое твое сожительство с твоей точки зрения? Это твое гнездо, твоя теплынь, твое горе и радость, твоя поэзия, а ты носишься с этой поэзией, как с украденным арбузом, глядишь на всякого подозрительно (как, мол, он об этом думает?) <���…> Тебе интересно, как я думаю, как Николай, как отец? Да какое тебе дело?»

В Александре, как и в Коле, Антон обнаружил черту, которая вызывала у него резкое неприятие: свои высокие амбиции они сочетали с низменными поступками. Коля брался за престижные заказы – расписывать декорации для театра Лентовского в саду «Эрмитаж» или иллюстрировать Достоевского – и в результате не выполнял их, жалуясь, что его не понимают. Не пройдет и года, предсказывал Антон, как Коля себя погубит. Обоих братьев, по его мнению, сгубила жалость к самим себе. Его же звезда продолжала восходить, и 3 февраля он не без торжества писал Александру: «Становлюсь популярным и уже читал на себя критики. Медицина моя идет crescendo. Умею врачевать и не верю себе, что умею… Не найдешь, любезный, ни одной болезни, которую я не взялся бы лечить. Скоро экзамены. Ежели перейду в V курс, то, значит, finita la commedia».

Семейство Чеховых распадалось. Александр связал себя с Таганрогом. Коля съехал и поселился в отвратительных «Восточных» меблированных комнатах. Ваня весь год не выезжал из Воскресенска. Маша старалась как можно больше времени проводить на курсах или с подругами. Лишь Миша сидел дома и готовился к экзаменам на аттестат зрелости. Антон чувствовал себя свободным человеком – за исключением, пожалуй, тех дней, когда Павел Егорович ночевал дома. Тогда Антон искал убежища у художников – Левитана и Коли – или у Натальи Гольден, где занимался медициной или сочинительством и где никто не упрекал его в чрезмерном расходовании керосина. А между тем несостоятельный должник наставлял сыновей в правильном обращении с финансами: «Коля и Антоша, вот Вы довели до последнего дня, я Вам говорил несколько раз, что 10 руб. нужно приготовить за квартиру, Вы знаете, что откладывать нельзя, а я люблю Аккуратность. Вы меня поставили в неловкое положение. Краснеть пред хозяином не в моих летах, я Человек с Характером, положительный. Лучше себе отказать в чем-нибудь, а долги вовремя обязательно надо платить» [69].

В то время как Александр и Коля все чаще искали повода дать нолю пьяным слезам, Антон все больше погружался в работу. В марте 1883 года он каждую неделю поставлял по рассказу в журналы «Осколки» и «Зритель». И одновременно сдавал экзамены: по оперативной хирургии он получил у Склифосовского «хорошо», а по гинекологии – «отлично» [70].

В связи с приближающимся коронованием Александра III некоторые университетские экзамены были перенесены на сентябрь. Антон наконец получил передышку и смог обратиться к семье и искусствам. Его нетерпимость к праздным и нерадивым не стала меньше – театральные актеры страдали тем же недостатком, который раздражал его в братьях. Современный театр, как ему казалось, – это Александр и Коля вместе взятые и в еще большем масштабе, и с этим следовало бороться. В письме к драматургу Канаеву он негодовал: «Мы пришли к соглашению, что у наших гг. актеров все есть, но не хватает одного только: воспитанности, интеллигентности, или, если позволите так выразиться, джентльменства в хорошем смысле этого слова <���…> И, бранясь таким манером, я высказал Вам свою боязнь за будущность нового театра. Театр не портерная и не татарский ресторан».