Дональд Рейфилд - Жизнь Антона Чехова

Чеховские записные книжки того времени изобилуют новыми идеями, но последний из написанных в Ницце рассказов, «У знакомых», – это в основном переработанные в ироническом ключе невеселые эпизоды из жизни Киселевых в Бабкине. Писался рассказ очень медленно. Распутный муж и его впавшая в самообман жена приглашают в разоренное поместье старого друга, ожидая от него помощи. Он начинает понимать, что хозяйка задумала женить его на своей сестре, чтобы таким образом вытащить из долговой ямы все семейство. Разгадав их замысел, но не будучи способным к открытому сопротивлению, гость спешно уезжает, сославшись на деловое свидание. Особенно хорошо удались Чехову сцены натужного веселья и описание заброшенного сада, но судьба рассказа была так же печальна, как и навеваемые им ассоциации. Опубликованный в феврале 1898 года, он остался не замечен критиками и при жизни Чехова больше не переиздавался, хотя его сюжет вновь возникнет в пьесе «Вишневый сад». Чехов снова вступил в полосу творческого молчания.

В Мелихове тоже все было тихо. Павел Егорович даже махнул рукой на нерадивую жену Романа, Олимпиаду. Живность на скотном дворе между тем телилась и котилась, радуя прибывающим молоком Евгению Яковлевну и приводя в восторг кухарку Марьюшку: «никак не нарадуется, как они прыгают, кричат, целует их», – повествовал Павел Егорович [422]. Только собаки причиняли Чеховым беспокойство. Деревенские мальчишки скормили лайкам хлеб с битым стеклом, и оба пса, подаренные Антону Лейкиным, погибли (позже Лейкину напишут, что лайки умерли от чумки). Павел Егорович жаловался на такс: они стали нападать и на хозяев, и на гостей, и даже на детей. Бром так сильно укусил Павла Егоровича за руку, что ему понадобилась медицинская помощь окрестных врачей. Утешался он подарками от Антона, доставляемыми то Рыбой Хвостом Вверх, то Дорогой Куклой, то Трущобой, то Молью. На Масленицу Павел Егорович зорко следил за гостями: «Дроздова съела 10 блинов, Коля 6, Маша 4 блина».

Пятого февраля Евгения Яковлевна получила из Ярославля телеграмму и на следующий день отправилась повидать новорожденную внучку, которую Миша с Ольгой крестили Евгенией. Миша писал по этому поводу Маше: «Антошу записали кумом не из скаредности <���…> Я попрошу тебя вычесть в свою пользу из имеющихся у тебя Антошиных денег 11 руб. <���…> Мать высказывает предположение, что Антоша обидится на то, что я так скупо обставил крестины» [423].

Александр написал водевиль для Суворинского театра. Однако после премьеры спектакль был снят, поскольку в нем не нашлось роли для любовницы режиссера, и Александр с гневом писал Антону: «Виновата во всем самая обыкновенная женская пизда <���…> Жди оттиска моей позорно зависящей от влагалища г-жи Домашевой и от penis-a Холевы пьесы» [424].

Александра снова потянуло к бутылке. Семейная жизнь его не радовала. Наталья пеклась только о Мише, ограждала его от хулиганистых единокровных братьев и все больше отдалялась от мужа. Маленький Коля, переданный под надзор Ване с Соней, воспитанию поддавался плохо, а на каникулы (пока дядя Антон живет в Ницце) был подброшен в Мелихово.

В конце февраля на Антона навалилась напасть – дантист неудачно вырвал ему зуб, образовалось воспаление верхней челюсти и пришлось делать операцию. Ему захотелось как следует отвлечься. Тогда же на Лазурный Берег прибыл его горячий поклонник, актер и драматург А. Сумбатов-Южин: ему во что бы то ни стало надо было выиграть сто тысяч рублей для постройки театра. Антон отправился с ним в Монте-Карло. Влекомый теми же корыстными целями, собирался в дорогу и Потапенко. Он уже давно писал об этом Антону:

26 декабря. «Я нашел кой-какой способ играть с шансами выиграть, правда, немного, но все же – это честнее, чем писать для „Мира Божьего“ и пр. и пр. <���…> Выиграю, построю в Петербурге театр и буду конкурировать с А. С. Сувориным».

5 февраля. «Милый Антонио, ты со мной не шути. Я действительно собираюсь в Ниццу <���…> Ты заблуждаешься, что в рулетку нельзя выиграть. Я тебе это докажу. Я докажу тебе удивительные вещи. Поэтому жди меня с замиранием сердца».

В начале марта Потапенко наконец прибыл. На следующий день Сумбатов проиграл семь тысяч франков, Антон – всего тридцать. Потапенко же в игре везло. Годы спустя он вспоминал: «Монте-Карло производило на него удручающее впечатление, но было неправдой сказать, что он остался недоступен его отраве. Может быть, отчасти я заразил его своей уверенностью <���…> что есть в игре этой какой-то простой секрет, который надо только разгадать – и тогда… Ну, тогда, конечно, выступала главная мечта писателя: работать свободно и никогда не думать о гонораре <���…> И вот он – трезвый, рассудительный, осторожный – поддался искушению. Мы накупили целую гору бюллетеней, даже маленькую рулетку, и по целым часам сидели с карандашом в руках над бумагой, которую исписывали цифрами. Мы разрабатывали систему, мы искали секрет…»