Дональд Рейфилд - Жизнь Антона Чехова

После рождения Христины и несмотря на пережитые невзгоды Лика заметно располнела и в своей новой роли стала относиться к Антону намного мягче. Теперь, став для него скорее сиделкой, чем любовницей, она простила ему даже роман с Шавровой, хотя и называла ее не иначе как «писательница». Лике пришлось примириться со словами доктора Астрова о том, что женщина может стать другом мужчины, лишь побывав сначала его любовницей. Больше огорчений вызывало то, что Маша теперь предпочла ей подруг-художниц Дроздову и Хотяинцеву. С мая по август Лика семь раз приезжала в Мелихово и проводила там от трех до восьми дней. Встречалась она с Антоном и в Москве. Порой ей казалось, что еще не все потеряно:

13 июня. «Я знаю, что для того, чтобы письмо мое показалось Вам интересно, надо, чтобы оно „дышало“ гражданской скорбью или же сокрушалось о темноте русского мужика. Но что же делать, если я не так интеллигентна, как, например, М-mе Глебова. <���…> Да, вот еще необходимая новость для Вас: вышла новая краска для лица – не смываемая ни водой, ни поцелуями! Посоветуйте кому следует».

17 июня. «Неужели Вас отыскивать? Если хотите, я могу приехать вечером к Вам, т. е. к Левитану».

24 июня. «Знайте, божественный Антон Павлович, что Вы мне не даете спать. Сегодня всю ночь я не могла отделаться от Вас. Но успокойтесь, Вы были холодны и приличны, как всегда» [394].

У Лики не оставалось сомнения в том, что к концу лета Антон отправится в добровольную ссылку. Сама она в то время испытывала нужду в деньгах и, чтобы избежать расходов, удалилась в семейное поместье. Пятого июля она предлагала Антону встретиться в Москве; спустя неделю напрашивалась в Мелихово: « Я убеждена, что Вы так рады будете, за свою сестру, моему приезду, что даже вышлете лошадей в среду к поезду <���…> Видите, как я Вас люблю. А лучше не уезжайте!» Когда Антон рискнул наконец выбраться в Петербург к Суворину, Лика вызвалась в провожающие. Однако неизбежность окончательного разрыва уже висела в воздухе. Первого августа Лика послала Антону из Покровского одно из самых длинных из когда-либо написанных ею писем:

«Вы меня напугали, сказав на вокзале, что скоро уедете! Правда это или нет? Я должна же Вас видеть перед отъездом! Должна наглядеться на Вас и наслушаться Вас на целый год! Что же будет со мной, если я уже не застану Вас, вернувшись? <���…> Здесь очень хорошо. Все-таки я привыкла с детства и к дому, и саду, и здесь я чувствую себя другим человеком совершенно. Точно нескольких последних лет жизни не существовало и ко мне вернулась прежняя „Reinheit“ [395], которую Вы так цените в женщинах или, вернее, в девушках! (?) <���…> Вы и представить себе не можете, какие хорошие нежные чувства я к Вам питаю! Это „настоящий“ факт. Но не вздумайте испугаться и начать меня избегать, как Похлебину. Я не в счет и „hors concours“! [396]<���…> Если бы у меня были две, три тысячи, я поехала бы с Вами за границу и уверена, что не помешала бы Вам ни в чем! <���…> Право, я заслуживаю с Вашей стороны немного большего, чем то шуточно-насмешливое отношение, какое получаю. Если бы Вы знали, как мне иногда не до шуток. Ну, до свиданья. Это письмо разорвите и не показывайте Маше».

Это письмо Маша аккуратно подшила в чеховский архив. Однако письма Антона к Лике становились все мягче и деликатнее.

Суворины уехали на вакации во Франценсбад. Оттуда они звали Чехова за границу. Анна Ивановна вскрыла письмо Антона, адресованное мужу: «Я так соскучилась по Вас, и мне так захотелось скорей узнать, что делает мой любимец. <���…> Но я не узнала того, что больше всего хотела знать, именно что Вы к нам приедете!» [397]В следующий раз она писала ему на бумаге с рисунком, изображающим мужчину, который пожирает глазами бульварную женщину: «Предчувствие мне как будто говорит, что Вы приедете! И так будем с Вами раз в месяц кутить. Не бойтесь докторов, они врут!» Она предлагала Антону съездить на озеро Комо: Боря научит его кататься на велосипеде, а Настя будет развлекать. Суворин между тем отправился домой в Петербург: единственным человеком, не дававшим ему скучать во Франценсбаде, была семилетняя дочь Потапенко, «интересный ребенок, говорящий о ненависти к людям, любящий животных». Анна Ивановна умоляла Антона выманить Суворина из города. Двенадцатого июля С. Сазонова записала в дневнике: «Сам он [ Суворин ] сидит в городе, ожидая Буренина и Чехова. Буренин должен сменить его в газете, а с Чеховым он хочет ехать за границу».