Дональд Рейфилд - Жизнь Антона Чехова

Старшего Чехова снова повлекло в московские церкви. В первопрестольной готовились к коронации императора Николая II – спустя три года после его восшествия на престол. В середине мая в Москве состоялось пышное празднество. Не зная друг о друге, Павел Егорович и Суворин (в компании Яворской) выстояли пятичасовую церемонию коронации в кремлевском Успенском соборе. Потом Павел Егорович сразу же вернулся в Мелихово, избежав смертельной давки на Ходынском поле. Желавших получить коронационный подарок – копеечную кружку и булку – собралось за полмиллиона, и около полутора тысяч было задавлено из-за скверного устройства подарочных павильонов. Пережитый людьми ужас усугублялся безразличием властей. Медовый месяц для Николая II имел горькое завершение. Ходынка стала предвестником падения династии Романовых. (В день катастрофы венценосное семейство как ни в чем не бывало отправилось на бал во французское посольство.) Журналист до мозга костей, Суворин много времени провел на Ходынском поле: «Сегодня при раздаче кружек и угощения задавлено, говорят, до 2000 человек. Трупы возили целый день, и народ сопровождал их. Место ухабистое, с ямами. Полиция явилась только в девять часов, а народ стал собираться в два. <���…> Было много детей. Их поднимали, и они спасались по головам и плечам. „Никого порядочного не видел. Все рабочие да подрядчики лежат“, – говорил молодой мужчина о задавленных. <���…> Что за сволочь это полицейское начальство и это чиновничество, которые ищут только отличиться!»

Через три дня Суворин, захваченный ходынскими событиями, снова приехал в Москву, встречался с очевидцами катастрофы и чиновниками, имевшими к ней отношение. Тридцатого мая он в третий раз появился в Москве, условившись о встрече с Чеховым в гостинице «Дрезден». Антон весь день экзаменовал детей в талежской школе и с Сувориным увиделся лишь поздно вечером. Следующий день будет один из самых страшных в жизни Чехова, человека, которому довелось видеть ад сахалинских тюрем. Теперь его взору предстал жуткий исход ходынского смертоубийства. В дневнике он оставил лаконичную запись: «1 июня был на Ваганьковском кладбище и видел там могилы погибших на Ходынке». В суворинском дневнике это событие представлено более рельефно:

«На Ваганьковском кладбище был с Чеховым неделю спустя после катастрофы. Еще пахло на могилах. Кресты в ряд, как солдаты во фрунте, большей частью шестиконечные, сосновые. Рылась длинная яма, и гробы туда ставились друг около друга. Нищий говорил, что будто гробы ставились друг на друга, в три ряда. Кресты в расстоянии друг от друга аршина на два. Карандашные надписи, кто похоронен, иногда с обозначением: „Жития его было 15 лет 6 месяцев“ или „Жития его было 55 лет“. „Господи, прими дух его с миром“, „Пострадавшие на Ходынском поле“ <���…> „Путь твой скорбный всех мучений в час нежданный наступил, и от всей заботы горя Господь тебя освободил“».

На следующий день Антон уехал в Мелихово, а Суворин отправился в имение Максатиха, свою летнюю резиденцию на Волге. Еще две недели во сне его преследовали мертвецы. Антон об увиденном почти не говорил, но Ходынка стала для него потрясением. Услышав о трагических событиях, он несколько дней не подходил к письменному столу и работу над «Моей жизнью» продолжил лишь после 6 июня, а побывав с Сувориным на братской могиле, неделю не писал писем.

Ходынка захлестнула Антону память – он совсем позабыл о Лике. Та послала ему в Москву сердитую записку, недовольная тем, что 30 мая он проехал мимо Подольска и не взял ее с собой в гостиницу «Дрезден»: «Очень любезно с Вашей стороны, Антон Павлович, прислать карточку и дать знать, что Вы проехали мимо! <���…> То, что Вы остановились у Суворина в номере, совершенно неинтересно, так как не могу же я зайти к незнакомому для меня человеку!» Антон ответил, что этого письма он не получал (хотя в конце года оно было аккуратно помещено в архив), и уговаривал ее приехать в гости «так, чтобы вместе поехать в Москву 15–16-го и пообедать там». Лика сменила гнев на милость и согласилась встретиться с ним в московском поезде. Но они опять разминулись, и она снова засыпала его упреками. От Антона последовало еще одно приглашение в Москву, хотя он ясно дал понять, что едет туда на прием к глазному врачу. Неудобное расписание поездов, как и распутица на дорогах, оказалось достаточно серьезным поводом к тому, чтобы взаимные симпатии снова перешли в упреки и насмешки.