Леон Верт - Сент-Экзюпери, каким я его знал…

Если Сент-Экзюпери слышал о каком-то низком поступке, то никогда громко не возмущался. Но я видел, что его это задевало до глубины души, вызывая отвращение и стыд, и он даже не пытался скрыть этого. Так говорил он мне об одном журналисте, с которым встретился однажды, спившимся и продажном шантажисте, торговавшем своей женой в барах.

Как-то я пересказал ему один эпизод из американского фильма: некий пилот бросил управление самолетом и прыгнул с парашютом, оставив своих пассажиров совершенно беспомощными. Похожая тема есть у Конрада, но моряк Конрада подчиняется некой посторонней воле, в то время как пилот из американского фильма холодно все просчитал. Не знаю, случалось ли на самом деле какому-то пилоту быть до такой степени трусливым. Но я видел, как, слушая мой рассказ, Сент-Экзюпери задрожал, охваченный презрением и отвращением.

Я присутствовал на съемках нескольких эпизодов «Южного почтового». [30]Героиня фильма бежит из родительского дома. На дороге она встречает группу крестьян. По замыслу режиссера она должна была испугаться этих незнакомцев. Сент-Экзюпери возмутился. Общение с крестьянами казалось ему вполне естественным для провинциальной аристократки. «Вполне допустимо, что она могла испугаться где-нибудь на перекрестке в городском предместье… Она не знает пригорода… Но испугаться крестьян – это неправдоподобно…»

Учтивость он почитал за добродетель. Он любил это слово, придавая ему не только традиционный смысл, но в еще большей степени понятие «уважения человека», а кроме того, еще и азиатское значение – умения управлять самим собой.

Однако порой у него бывало скверное настроение. Вернувшись как-то домой, еще из прихожей он услышал голос одного писателя (порой так называют любого, кто пишет), которого не любил и одного присутствия которого было довольно, чтобы разрушить прелесть задушевной беседы. Дальше прихожей он не пошел и, закрыв за собой входную дверь, бросился бегом с лестницы. Я догнал его. «Как же так, – сказал я, – значит, я останусь с ним один?..» Тогда Сент-Экзюпери поднялся со мной по лестнице в квартиру, словно сбежавший взломщик, настигнутый полицейским.

Тем, кто привык рисковать, риск порой представляется чудовищем, которое следует победить. Они идут на него, как Персей шел на Горгону. Однако Сент-Экзюпери относился к риску, как мне кажется, не с презрением, а с некой аристократической небрежностью.

Обычный герой нередко встает по стойке «смирно». Военная выправка способствует его внутренней твердости. Порой герою случается пользоваться шорами, какими усмиряют чересчур горячую лошадь, чтобы она смотрела только прямо перед собой. Но настоящий герой видит и то, что находится вокруг него. На высоте в четыре тысячи метров Сент-Экзюпери небрежно протянул бы руку за борт своего самолета, чтобы сорвать несколько цветков, если бы они росли в небе.

Какой-то глупец писал, что Сент-Экзюпери искал успокоения в риске. Но если риск был для него убежищем и условием спокойствия, мог ли он вообще испытывать хоть малейшее беспокойство, раз вся его жизнь была сплошным риском, и риск был его второй натурой, раз это анестезирующее средство всегда было у него под рукой, и он бессчетное количество раз пользовался им?

По словам Сен-Симона, герцог Люксембургский «был таким великим вельможей, что находил утешение в себе самом». Сент-Экзюпери не был из породы таких вельмож. Он не мог довольствоваться подобным утешением. Но не следует воображать, будто он, предаваясь увеселениям, искал забвения в круговерти общества.

В Париже Сент-Экзюпери часто менял место жительства. Непоседливость, нестабильность? Нет. Просто он бунтовал против всего, что становилось привычным. Но он различал привычку и верность. Просто жилище не было для него любимой обителью, постоянным причалом, куда хотелось вернуться после странствий, удобным местом для лености тела и глаз, утешением смутного стремления к собственности, придающего съемной квартире свойство личного владения.

Он не питал любви к домашнему очагу, вроде той канарейки, которая любит свою клетку и возвращается туда, даже если ей даруют свободу. В домашнем очаге ему нравилась его неповторимость или, вернее, поэзия. Когда поэт находит некий образ, он его не повторяет бесконечно, ему необходимо отыскать какой-то другой. Таков был смысл непостоянства Сент-Экзюпери.

И это верно не только в отношении жилищ, в которых он обитал, но и в отношении всех предметов (прекрасных кожаных чемоданов и новомодных несессеров), роскошь которых приходилась ему по нраву. Да, он хотел их заполучить, как ребенок желает заполучить какую-то игрушку и как ребенок, наигравшись, тут же отбрасывал. Он к ним стремился, но не дорожил ими, оставаясь равнодушным к этому великолепию, под стать Симеону Столпнику.