Доната Митайте - Томас Венцлова

Самосожжение Каланты усилило борьбу за свободу. 19 мая молодежь вышла на улицы Каунаса, против них направили спецвойска, а «пожилые женщины сбрасывали из окон горшки с цветами на головы вооруженных усмирителей» [149]. Коммунистическая партия и КГБ озаботились пробелами в идейном воспитании и потребовали оценить по достоинству «идейный разброд и другие нездоровые явления». Они призвали «дать достойный отпор проявлениям буржуазной идеологии», воспитывать молодежь «в духе социалистического патриотизма и дружбы народов» [150]. Во всех областях, особенно в культурной, стали закручивать разболтавшиеся идеологические гайки. Юрашас пишет «Открытое письмо» министру культуры, протестуя против цензуры. За это его снимают с должности главного режиссера без права работать в театре. В Каунасе разгоняют группу пантомимы Модриса Тенисонаса, которая разрешала себе неблагонадежные постановки: «Если бы их перевести на язык текста», давно «полетели бы головы» [151]. Всерьез принялись и за литературу. 26 сентября 1972 года Казис Амбрасас (тот самый, обкорнавший сборник Венцловы) на заседании партийной организации издательства «Вага» подвел итог: «Мы выпустили пять слабых книг. Это сборники стихов Т. Венцловы, В. Скрипки, Й. Юшкайтиса, С. Гяды. Некоторые профессора и доценты оказывают издательству медвежью услугу, предлагая идейно слабые произведения» [152]. Из-за «организационных выводов» пострадал поэт Витаутас Бложе: его книга была задержана в типографии и не дошла до читателей, а потрясенный этим поэт оказался в больнице. Критика все больше подчеркивала идеологические грехи упомянутых писателей, появились статьи не только в периодике, но и в журнале «Коммунист». Надо сказать, что опальные поэты не были похожи друг на друга – сближало их разве что пренебрежение к нормам соцреализма.

Не видя в стране будущего, в 1973 году эмигрирует приятель Венцловы Александрас Штромас, в конце 1974-го – театральный режиссер Йонас Юрашас, в 1976 году – художник Владисловас Жилюс. Мысль об эмиграции наверняка приходила и Томасу, тем более что в июне 1972-го был вынужден уехать его друг Иосиф Бродский. Пророческие строки звучат в последнем стихотворении сборника:

Судьба первого сборника Томаса Венцловы достаточно традиционна для страны, в которой репрессивные структуры могли запрещать книги – убирать в спецфонд или уничтожать, а люди переписывали их от руки, хранили и тайно читали по ночам. С эмиграцией автора книга должна была исчезнуть, но она не исчезла. Поэт Марцелиюс Мартинайтис пишет: «Я сохранил зачитанный, облитый кофе, обтрепанный „Знак речи“, который ходил из рук в руки в среде по-настоящему талантливых людей и меж моих студентов, оставляя след и на их молодом творчестве» [154]. В литовской поэзии следы, оставленные «Знаком речи», видны до сих пор.

Антанас Венцлова был жертвой тех же иллюзий, что и многие левые интеллектуалы довоенной Европы. Рано поняв, что сулит Европе Гитлер, он еще в 1933 году вместе с Пятрасом Цвиркой написал памфлет «Гитлер, карьера диктатора». Советский Союз казался ему той силой, которая может оградить Европу от нацизма и гарантировать людям более достойную жизнь. Еще с 1940-х годов он активно включился в строительство советской Литвы. Его положение в послевоенной Литве с первого взгляда казалось очень стабильным – он был депутатом Верховного совета Литвы и СССР, членом Центрального комитета Литовской коммунистической партии, председателем правления Союза писателей. Он написал текст утвержденного в 1950 году нового гимна Литовской ССР и получил Сталинскую премию. Но, как известно, в сталинском Советском Союзе никто не мог чувствовать себя в безопасности, в том числе крупные большевики и близкие соратники Сталина. Несмотря на все посты, Антанас Венцлова не сумел спасти от ссылки в Сибирь даже своего брата. Очень может быть, что его самого уберегла от репрессий только смерть диктатора. Ведь уже в 1952 году и над его головой стали сгущаться тучи – даже в его поэтическом сборнике всевидящие ревнители идеологической чистоты обнаружили проявления национализма.