Элизабет Гаскелл - Жизнь Шарлотты Бронте

P. S. Прошу Вас, сэр, простить меня за то, что пишу Вам повторно: я не могла сдержаться и не выразить Вам благодарность за доброту, а также дать Вам знать, что Ваш совет не пропал втуне, как бы мне грустно и неохотно поначалу ни казалось ему последовать.

Не могу отказать себе в приятной необходимости привести и ответ Саути.

Кесвик, 22 марта 1837 года

Сударыня,

Ваше письмо доставило мне большое удовольствие, и я бы не простил себе, если бы не написал Вам об этом. Вы встретили мое предупреждение с той же рассудительностью и доброжелательностью, с какой оно было высказано. Прошу Вас: если Вам доведется побывать на озерах, где я теперь проживаю, позвольте мне повидать Вас. После личной встречи Вы начнете думать обо мне с бо́льшим расположением, поскольку поймете, что в том состоянии духа, к которому привели меня годы и наблюдение жизни, нет ничего ни сурового, ни мрачного.

И да благословит Вас Господь, сударыня!

Прощайте, и позвольте остаться Вашим искренним другом —

Об этом втором письме Шарлотта также упомянула в нашем разговоре, сказав, что оно содержало приглашение навестить поэта, если она когда-либо посетит озера. «Однако денег не хватало, – вздохнула она, – и не было никакой надежды, что мне удастся скопить необходимую сумму, чтобы доставить себе такую радость, так что я бросила даже и думать об этом».

Иногда мы вместе мечтали о том, как поедем на озера. Однако Саути к тому времени уже умер.

Его «суровое» письмо заставило Шарлотту на время прекратить занятия литературой. Она обратила всю свою энергию на выполнение повседневных обязанностей. Однако дела, которыми ей приходилось заниматься, не давали достаточной пищи мощным силам ее ума, но требовали расходования сил, в то время как спокойная и несколько косная атмосфера Дьюсбери-Мура все больше и больше воздействовала на ее телесное и душевное здоровье. 27 августа 1837 года она писала:

Я снова в Дьюсбери и снова занимаюсь прежними делами – учу, учу и учу. <���…> Когда же ты приедешь? О, поторопись! Ты пробыла в Бате уже довольно, чтобы сделать все задуманное. Я уверена, что к настоящему времени ты уже окончательно завершила свое воспитание, – если лак накладывать более толстым слоем, то под ним не будет видно дерева, а твои йоркширские друзья этого не вынесут. Приезжай, пожалуйста, приезжай! Я совсем извелась в твое отсутствие. Суббота проходит за субботой, и нет никакой надежды услышать стук в дверь и слова: «Мисс Э. приехала». О моя дорогая! В моей однообразной жизни это было самое отрадное событие. Как бы я хотела, чтобы оно повторялось снова и снова. Нам наверняка понадобится некоторое время, два или три разговора, прежде чем напряжение и отчуждение, вызванные долгой разлукой, исчезнут.

Примерно в это время Шарлотта забыла вернуть подруге рабочую сумочку с рукоделием, которую одалживала у нее, и теперь, оправдывая свою ошибку, восклицала: «Такие провалы в памяти ясно говорят о том, что мое лучшее время жизни уже проходит». И это она пишет в двадцать один год! В том же удрученном тоне написано и другое письмо.

Мне ужасно хотелось бы приехать к тебе в канун Рождества, но это невозможно: пройдет еще не меньше трех недель, прежде чем моя утешительница окажется вблизи меня, под крышей моего милого тихого дома. Если бы я могла всегда жить рядом с тобой и целыми днями читать вместе с тобой Библию, если бы твои и мои губы могли в одно и то же время утолять одну и ту же жажду из одного и того же источника благодати, то надеюсь и верю, я смогла бы однажды стать лучше, гораздо лучше, чем позволяют нынче мои дурные блуждающие мысли, мое испорченное сердце, безразличное к духу и тяготеющее к плоти. Я часто думаю о прекрасной жизни, которую мы могли бы вести вместе, укрепляя друг в друге силы к самопожертвованию, этому священному и славному призванию, которому следовали первые святые. Мои глаза наполняются слезами, когда я мысленно сопоставляю их благословенное житие, осененное надеждой на жизнь вечную, с тем грустным существованием, какое веду я, не уверенная в том, что когда-либо чувствовала истинное раскаяние, нестойкая в мыслях и поступках, жаждущая святости, которой никогда, никогда не достигну. Мое сердце начинает биться, когда я подумаю, что верны страшные кальвинистские заповеди 107. Коротко говоря, я пребываю во тьме, в самой настоящей духовной смерти. Если совершенство веры нужно для спасения, то я никогда не буду спасена. Мое сердце – прибежище греховных мыслей, и когда я решаюсь на поступок, то редко обращаю свой взор к Искупителю за наставлением. Я не умею молиться. Я не могу посвятить всю свою жизнь великой цели совершения добрых дел. Я все время ищу удовольствий и потакаю своим желаниям. Я забыла Господа, и не забудет ли Господь меня? Но в то же время я чувствую величие Иеговы. Я осознаю совершенство Его слова. Я восхищаюсь чистотой христианской веры. У меня все прекрасно с отвлеченными понятиями, но практические дела мои просто ужасны.