Кристоф Рехаге - Самый большой дурак под солнцем. 4646 километров пешком домой

– Двадцать четыре года я был послушным и делал все, что от меня ожидали. Когда мои родители сказали, что Синьцзян слишком опасен, я послушался их, – он улыбается, – а потом… потом увидел в Интернете твое видео.

Видео. С первого дня путешествия я делал свои портреты спереди, направив на себя камеру на вытянутых руках. За это время накопилась почти тысяча фотографий, я грубо смонтировал их и выложил в Интернет как черновик.

Итак, это было видео. Я обдумываю, какую бы музыку на него положить, ведь подходящая музыка очень важна.

– Знаешь, что я подумал, когда я впервые это увидел? Я подумал: если иностранец может идти пешком через Синьцзян, то почему же я не могу поехать туда хотя бы на поезде?

Я догадываюсь, что он скажет дальше. Он дождался окончания университета и начал писать мне емэйлы, а потом купил билет до Синьцзян, не сказав об этом своей семье. Он надел шляпу, нацепил рюкзак, отправился на вокзал и позвонил домой только из поезда.

– Я хотел сделать две вещи, – говорит он, – увидеть Синьцзян и пройти один день вместе с тобой.

– Завтра у тебя будет такая возможность. Нам предстоит пройти тридцать километров до города.

Он сияет. Вечером мы еще долго беседуем и постепенно переходим к теме подружек. Моя путешествует с родителями по Европе и уже несколько дней не дает о себе знать, его только что дала ему отбой.

Там вообще была сложная история, и все было против них: они жили далеко друг от друга, семьи не одобряли их отношений, у них не было ни денег, ни времени, чтобы быть вместе, а в конце концов вмешался еще и конкурент.

Несколько дней назад Ву Цзян повидался с нею в Сиане, а потом он сел на поезд и уехал в Синьцзян.

– Может, тебе нужно ее забыть? – говорю я и чувствую, как ужасно это звучит. Он кивает и умолкает.

Наутро я просыпаюсь и вижу, как он сидит на постели и пишет что-то в дневник. Я радуюсь ему так же, как когда-то радовался Чжу Хаи.

– Идем? – спрашиваю я.

Мы упаковываем вещи в кабутце, сверху я крепко привязываю рюкзак Ву Цзяна, так же, как учитель Се когда-то привязал мой. Потом мы прощаемся с хозяйкой отеля и с уйгурской семьей в забегаловке. Мы идем в утреннем воздухе Синьцзяна навстречу оазису Шаньшань.

Песок. Как же я рад, что иду по нему исключительно ради развлечения. Мои ступни погружаются в него, и с каждым шагом вверх я чуть-чуть сползаю вниз. Я чувствую, как под моими пальцами проминается земля. Она не такая теплая, как тогда, в Поющих дюнах Дуньхуана. Правда, тогда был август, а сейчас-то уже октябрь…

Когда я поднимаюсь на гребень дюны, мой лоб лоснится от пота. Я расстилаю куртку на земле и кладу на нее камеры и штатив. Как же все-таки удачно, что кабутце осталась в гостинице.

Передо мной лежат желтые затвердевшие волны. Это кумтаг, слово из тюркских языков, которое означает «песчаные горы». Это верно, потому что я вижу вокруг действительно горы из песка, которые тянутся на такие огромные расстояния, что становится страшно.

Позади остался оазис Шаньшань. Я хорошо его вижу. Я вижу его деревья, постройки, площадь в центре, вокруг которой стоят самые высокие дома, как будто люди, собравшиеся мирно побеседовать. Его населяют по большей части уйгуры, и, как многие другие оазисы, он живет за счет сельского хозяйства и туризма. Здесь выращивают фрукты и хлопок, а еще здесь есть песчаная пустыня, в которую туристы отваживаются приезжать лишь на полноприводных машинах.

Я рад, что мне не придется пересекать это песчаное море. Мне нужны улицы, грунтовые дороги, тропинки, а главное, люди. Дядя Шен написал мне. Его выписали из больницы в Урумчи, предполагают аллергическую реакцию.

Ву Цзян вернулся домой в Шэньси. Мы прошли вместе тридцать километров, ели фасоль из банки, а потом дыню, которую получили в подарок от старого крестьянина. По дороге мы болтали и шутили, а когда добрались до Шаньшаня, то я проводил его на такси до вокзала.

Я сижу на дюне несколько минут, а потом беру свои вещи и решаю зайти в пустыню поглубже. Мой навигатор со мной. Я иду по дюнам вверх и вниз, ощущаю то холод, то тепло песка под ногами, и вдруг, взглянув на город, спрятанный под куполом тумана, ясно вижу то, что искал.

Место, с которого не видно ничего лишнего, – лишь пустыня и небо над ней.

Когда я покидаю Шаньшань, идет дождь. Кабутце давно уже не катилась так легко, как сейчас: я отдавал ее в мастерскую для капитального ремонта. Я чувствую себя отдохнувшим. Два дня я ничего не делал, только ел и гулял по городу. Я позвонил Джули, она вернулась в Мюнхен и очень занята, потом мы сможем поговорить подольше.