Кристоф Рехаге - Самый большой дурак под солнцем. 4646 километров пешком домой

– Тебе не бывает одиноко?

Обычно я отделываюсь общими словами или банальными фразами. Например, «Терпимо», – говорю я или: «У меня есть телефон, и я всегда могу позвонить кому-нибудь».

Но это неискренний ответ. Я обвожу взглядом забегаловку: молочного цвета окна, через которые проникает свет, на плакат с пальмовым берегом, на гостей, самого шефа с пивом и смеющейся компанией. И говорю то, что говорю всегда:

– Не особо.

Уже много лет я не чувствую одиночества. Что бы я ни делал, я ощущаю, что два человека всегда рядом: мой любимый папа, которого мне так и не довелось узнать.

И мама.

До Шаньшань еще сто километров пути. Ветер стал слабее, небо бледно-голубое, по нему плывут лодочки маленьких облаков. Пустыня такая же, как и всегда: бескрайняя и голая. Я иду по дороге, потом по новому шоссе, которое еще не сдали в эксплуатацию, а потом тащу кабутце по хрустящей гальке.

Я думаю о маме.

О рождественском вечере в лесу после ее смерти. Ночи тогда были такими ужасными, что утром я не помнил ничего, кроме страха.

О том моменте, когда я заметил, что впервые прошел целый день, когда я о ней ни разу не подумал.

О Париже, о моем путешествии домой, об учебе в Мюнхене, о китайском языке, который был там случайным предметом, но стал для меня спасительным якорем.

О Пекине. О смеси из впечатлений и суеты.

Я покупал большие книги, чтобы казаться начитанным. Когда я читал Гомера, я удивлялся, что все герои постоянно горевали, когда с ними что-нибудь случалось. Патрокл умирает, Ахиллес рыдает. Герой сидит на берегу моря, у него не получается плакать, и боги торопятся спуститься с небес и даровать ему слезы. В книге было больше восьмисот страниц, и когда я ее наконец дочитал, то научился плакать.

Я ночую в шинной мастерской посреди пустыни, которая принадлежит двум супружеским парам из центра Китая. Они приехали сюда на заработки из провинции Шэньси. Жизнь стала дороже, дети учатся в университете. Я вспоминаю тетушку Ху в угольных горах провинции Шаньси, думаю об образе Иисуса и о фотографии ее сына, который учится в Пекине. Меня приглашают на ужин, угощают лапшой и капустой. Рычит генератор, из большой пластиковой бочки подается вода. Я задаю вопрос, почему водители приезжают именно к ним, чтобы чинить свои машины. Они смеются: никто не хочет оставаться в пустыне со сломанным колесом. Кроме того, шинные мастера из Шэньси славятся на всю страну.

Они скучают по своей родине. Здесь, в пустыне, так одиноко, и земля нехорошая. Они рассказывают, как более шести раз пытались завести собаку. И каждая собака в конце концов отказывалась есть и умирала.

– Пустыня враждебна, – говорят они.

Когда я подхожу к пригородам Шаньшань, на обочине меня ждет юноша.

– Ты Ноно? – спрашиваю я его, и он неловко кивает. Это Ноно, незнакомец, который шлет мне емэйлы с тех пор, как я побывал в Хами. Мы переписываемся на английском и китайском. Он хотел, чтобы я позволил ему сопровождать себя один день, а я ответил, что мне все равно. Я даже не знал, мужчина это или женщина.

И вот он стоит передо мной: худой парень с рюкзаком, в очках и шляпе, протягивает мне руку. Поскольку я оставил пустыню позади и стою на дороге, пахнущей едой, а сумерки над нами мягко золотят землю, я улыбаюсь ему в ответ и жму его руку.

Его зовут Ву Цзян, он только что закончил учиться в медицинском университете. Он родился в Шэньси, я проходил через его родину. Впрочем, он об этом и сам уже знает. Он рассказывает, что это счастье, что ему удалось попасть в Синьцзян. Я произношу в ответ вежливые слова, не могу же я признаться, что втайне мечтал встретить вместо него на дороге молоденькую девушку.

Хотя, возможно, это и к лучшему.

Мы снимаем комнату в гостинице и идем в закусочную на углу. Там уйгурская семья жарит на гриле нан и бараний шашлык. Я заказываю огромную порцию шашлыка на нас двоих, кусочки огурцов в уксусе и бутылку колы и сажусь на пластиковый стул.

Пахнет жареной рыбой. В свете уличных фонарей кружат мухи, за старым бильярдным столом играют дети. Ву Цзян сидит напротив меня.

– Рассказывай, – говорю я ему.

Он рассказывает о своей учебе и о будущей профессии, о том, что ему, как медицинскому работнику, придется много работать за небольшую зарплату, и о том, что это для него не так уж важно.

Он всегда знал, что хочет стать врачом. И еще он знал, что он хочет увидеть Синьцзян, его бескрайние просторы и дикую природу. Он приехал бы сюда уже давно, но его семья не разрешала ему этого.