Уильям Тревор - Мистер МакНамара

Все изменилось после его смерти. Мы с матерью стали ходить на прогулки. Я держал ее за руку и чувствовал, как ей плохо. Она рассказывала мне о нем, о медовом месяце в Венеции, о том, как на огромной площади они пили шоколад и слушали музыкантов. Она рассказывала, как я родился, и как отец подарил ей кольцо с янтарем, которое купил в ювелирной лавке Луиса Вайна в Дублине. Она даже иногда улыбалась и говорила, что хотя мне всего тринадцать лет, я уже занимаю его место. Однажды дом станет моим, напоминала она, и амбар, и мельница. Ты женишься, и у тебя будут свои дети, говорила она, но я не хотел даже думать об этом. Я не хотел жениться, я хотел, чтобы мать всегда была со мной, и чтобы мы ходили гулять, и чтобы она рассказывала мне о человеке, которого всем нам так не хватало. Мы по-прежнему были семьей: сестры, мать я, Фланнаган в саду и Бриджит.

Я не хотел, чтобы что-то менялось.

После смерти отца мистер МакНамара продолжал существовать, правда уже по-другому. Дом на Палмерстонской дороге; тетушка мистера МакНамары, напивающаяся в одиночестве у себя в комнате; тонкая как бумага миссис Матчетт, раскладывающая с утра и до вечера пасьянсы вместо того, чтобы блистать на сцене; мистер Матчетт со своим помятым лбом; Китти О'Ши из Скибберена; спаниэль по кличке Волк Тон - все они продолжали жить для нас и без отца, как память о нем.

Не забывался ни отель Флемминг, ни рассказы об эксцентричном семействе, обитающем в доме на Палмерстонской дороге. Постоянно, сколько я себя помнил, и сколько себя помнили сестры, в нашу жизнь вторгались обитатели совсем другого дома, и даже после смерти отца мы с сестрами то и дело вспоминали веселые и грустные истории, рассказанные сначала в отеле Флеминг, а потом дома за завтраком. Однажды тетушке мистера МакНамары взбрело в голову продать дом первому встречному ханыге из пивного бара. В другой раз миссис Матчетт вообразила, что влюблена в Гарда Моллоу ухажера Китти О'Ши, который каждый вечер звонил ей по телефону. Спаниэль попал под машину, но умудрился уцелеть.

Все эти истории прочно связывались с самим мистером МакНамарой светловолосым солидным человеком - и еще с дымным баром отеля Флемминг, где можно было купить нюхательный табак, лимонад и виски.

Как-то раз через несколько месяцев после смерти отца мать заметила за завтраком, что мистер МакНамара наверняка видел некролог в "Айриш Таймс".

- Ой, надо ему написать, - воскликнула Фрэнсис, по своему обычаю возбужденно.

Мать покачала головой. Отец и мистер МакНамара встречались только в баре, между ними не были приняты письма. Шарлотта и Амелия согласились, а Фрэнсис опять запротестовала. Я тоже не видел смысла в письмах.

- Но он дарил нам шоколадки, - воскликнула Фрэнсис, - и печенье.

Мать снова повторила, что мистер МакНамара не из тех людей, которых следует извещать о смерти отца, и не из тех, кто будет писать сам. Письмо с благодарностью за дракона, которое я должен был отправить в тот день, не упоминалось. Я не любил писать писем и был рад, что о нем забыли.

В конце года меня отправили в Дублинские горы, в закрытую школу. Мисс Шейл по-прежнему приезжала к нам на велосипеде учить сестер, и я бы с гораздо большим удовольствием занимался с нею. Но остаться дома было невозможно: закрытую школу в Дублинских горах, известную своими протестантскими традициями, выбрал для меня отец, и этим было все сказано. Будь он жив, было бы легче, но смерть отца и так принесла с собой кучу сложностей, самыми трудноразрешимыми из которых стали амбар и мельница школа добавляла к этим проблемам совсем немного, так рассудила мать.

Директором знаменитого заведения оказался маленький краснолицый священник-англичанин. В начале семестра его жена пригласила на чай меня и еще нескольких новичков. Мы заедали чай сэндвичами с ветчиной и батенбургским пирогом. Жена директора, надменная дама, одетая во все серое, спросила, что я собираюсь делать - "в жизни", - уточнила она. Я ответил, что буду управлять зернохранилищем и мельницей, после чего она потеряла ко мне интерес. Директор сообщил, что его фамилия есть в справочнике "Кто есть кто". Потом мы заговорили о войне.

Мисс Шейл не слишком хорошо подготовила меня к школе. "Дорогой мой, тебя хоть кто-нибудь учил французскому?" - спрашивал человек с вечно зажатой в руке трубкой, но ни разу не получил ответа. "Ну разве же это латынь!" - восклицал другой, а учитель математики предупредил, чтобы я и головы не поворачивал в сторону профессии, требующей работы с цифрами. Я сидел на последней парте в окружении таких же неподходящих знаменитой школе мальчиков.