Экхаут Ван - Молчать нельзя

Ванда, с растрепанными курчавыми волосами, восседала за столом в ярко-красном пеньюаре, обтягивающем ее соблазнительную фигуру. Ванда, не остывшая еще после кровати, греховная. Молчание так накаляло атмосферу, что немец вставал первым и коротко произносил: "Идем!" Ванда шла впереди него, не удостоив Стефана даже взглядом.

Ванда и Эрих страшно удивились, когда Стефан вдруг заговорил в субботу с немцем:

- Извините, господин Брамберг, но я хотел бы попросить вас об одном одолжении.

Спичка выпала из толстых пальцев. Стефан почувствовал, что две пары глаз в недоумении уставились на него. Он с трудом сдерживался, чтобы не выдать себя и оставаться таким, каким его привыкли видеть: трусливым, забитым, глупым обывателем. Теперь он понял, что значит быть человеком. Душа его восстала! Ему не терпелось показать жирному нахалу Эриху и своей неверной красавице жене, на что он теперь способен. Он не боится ненавистного убийцу и презирает Ванду. И как он только мог еще так недавно делить эту шлюху с толстым нацистским боровом... Но надо было сдерживаться до поры до времени, чтобы не вызвать подозрений. Он должен притвориться и униженно выпросить то, что ему надо для дела.

- Да, мой друг, я слушаю,- снисходительно усмехнулся Брамберг.

- Всякий раз, когда я остаюсь дома в субботу и воскресенье, я чувствую себя... - Стефан нарочно говорил сбивчиво, робко, отводя взор в сторону. - Я чувствую себя... не в своей тарелке. Ведь я здесь третий лишний, только мешаю вам. Ванда любит вас, господин Брамберг, и мне тяжело, что здесь, в моем доме...

Ванда встала и начала бесцельно переставлять вещи на комоде.

Стефан смотрел на улицу: на смену весне уже шло лето.

- Ну?- спросил Брамберг нетерпеливо.

- Для всех нас было бы лучше, если бы меня в эти дни не было дома. Я думаю...

- Что ты думаешь?

- Если бы у меня были документы, с которыми я мог бы ездить по стране... Я не знаю, какие... Чтобы меня не задерживала полиция. Я так мало знаю Польшу и всю жизнь мечтал попутешествовать, посмотреть большие города Варшаву, Лодзь. Я бы уезжал в субботу рано утром и возвращался в воскресенье поздно вечером.

- Замечательно, мой друг!- воскликнул обрадованный Брамберг.

Стефан почувствовал, с каким презрением относится к нему немец, и задохнулся от ненависти. Но ничего! Придет время, и он сполна рассчитается с этой мерзкой тушей. Настанет день, и он избавится от старой личины, как теперь избавился от страха. Казимир вернул ему настоящее удостоверение, но он порвал его, а вместе с ним разорвал оковы трусости и почувствовал себя окончательно свободным. Теперь он всегда предъявлял поддельный документ, с каждым днем обретая непоколебимую уверенность в своем полном освобождении.

Голос немца слышался как бы издалека:

- Я сделаю все необходимое. Ты получишь удостоверение и сможешь беспрепятственно ездить по всей Польше. Кроме того, я дам тебе справку из тайной полиции. Никто не осмелится задержать тебя. Я очень рад, что ты все понимаешь. Мне тоже не особенно приятно появляться здесь в присутствии супруга.

- А не могли бы вы давать мне время от времени табак? - униженно клянчил Стефан. - Или еще что-нибудь, имеющее ценность на черном рынке. Ведь мне надо платить за билеты e за ночлег.

- Да, да, я все сделаю для тебя,- ответил Брамберг.

Перспектива проводить наедине с красавицей Вандой все воскресенья и субботние вечера подействовала на него возбуждающе.

- Идем,- сказал Эрих Ванде, и они заторопились в спальню.

Стефан проводил их взглядом, услышал, как скрипнула сначала четвертая, потом одиннадцатая ступенька лестницы, ведущей наверх, и посмотрел на свои руки, сжатые в кулаки. Он хитро улыбнулся, довольный достигнутым, и при мысли о том, что происходит в спальне, сплюнул.

Эрих и Ванда стояли у кровати. Немец с чувством собственника обнял хрупкую красавицу.

- Ну и ничтожество твой муженек, дорогая. Не удивительно, что ты полюбила такого сильного парня, как я,- бахвалился Брамберг, от которого разило потом.

- Принеси еще какую-нибудь красивую вещицу,- ластилась к нему Ванда, хотя у нее шкаф и так уже ломился от модной одежды и дорогого белья. На туалетном столике стояли флаконы духов, валялись карандаши для бровей и губная помада из Парижа. Хватало у нее и драгоценностей, отобранных у евреек, замученных в Освенциме.

- У тебя уже есть колье, золотые серьги, кольца с сапфирами и бриллиантами. Ты становишься жадной, дорогая. Иногда мне кажется, что ты любишь меня только за подарки.