Тадеуш Бреза - Лабиринт

- Благодарю, от всего сердца благодарю, - повторял я.

Его молчание длилось одну, две, пять, десять секунд.

Потом:

- Итак, я жду.

Выбегаю из пансионата. Минуту спустя я уже на площади Вилла Фьорелли. Автобус уходит у меня из-под носа. Мчусь на площадь Рагуза к стоянке такси. Нет ни одной машины. Поворачиваю назад. Наконец что-то едет. Троллейбус. Вскакиваю. Возле Главного вокзала спрыгиваю. Ловлю такси. Взбегаю по парадной полукруглой лестнице перед входом в Грегориану. Пытаюсь открыть эти двери. Наконец они поддаются. Вестибюль. Направо дежурная комната, где сидят два молодых иезуита: один-у коммутатора, другой выдает справки. Я вижу его. Он-меня. Мы здороваемся. Я подхожу.

- К отцу де Восу? - спрашивает он.

Я утвердительно киваю головой.

- Он уже ждет вас.

Я направляюсь к лифту.

- Нет. Он ждет вас в приемной. Пожалуйте за мной.

Я сжимаю в руке карманный календарь со списком вопросов, которые нужно задать священнику де Восу. Я собирался еще раз их просмотреть по дороге. Теперь уже поздно. Главное: как можно меньше говорить самому, слушать. Я про себя повторяю это условие, хотя и знаю, что оно совершенно нереальное. Ведь известно, что священник де Вое неразговорчив, а я от волнения становлюсь болтливым. Молодой иезуит отворяет небольшую белую дверь в конце коридора. Значит, меня ведут в какую-то другую приемную, не в ту, что раньше. Вхожу. Комната другая, но мне сразу бьет в нос прежний, знакомый уже запах пыли и дезинфекции. Священник де Вое сидит посредине комнаты за маленьким столиком, оперев на него руки, сложенные словно для молитвы. Он не встает. Не здоровается. Не поворачивает головы.

Указывает мне стул с противоположной стороны столика. Он держится так, словно нам предстоит вернуться к прерванному разговору, с той лишь разницей, что мы перешли в другое помещение.

- Слава господу нашему, - говорю я.

- У вас неприятности.

Это не вопрос, а утверждение.

- Да. Вы уже о них слышали? В Ватиканской библиотеке...

Он остановил меня движением руки.

- Об этом я тоже слышал.

- И о чем еще?

- И о том, что, конечно, внушает вам наибольшее беспокойство.

- Значит, вам известно, что в курии внезапно решили превратить моего отца из пострадавшего в агрессора!

Я снова увидел перед собой маленькую, худую руку де Воса.

Рука дрогнула-это означало, что он возражает против моей формулировки. Но опровергать ее он не стал.

- Вот как! - воскликнул я. - Значит, это верно, что таким образом восстанавливают общественное мнение против моего отца!

- В вас говорит горечь, - сказал священник де Вое.

- А что же иное должно говорить, - с раздражением ответил я. - Я в курсе дела, хорошо знаю обоих противников-и моего отца, и епископа. Я приехал сюда, в Рим, полный надежды.

Приехал, воодушевленный мыслью, что тому злоупотреблению властью, какое допустил епископ в отношении моего отца, будет положен конец. Как можно тактичнее, как можно деликатнеесогласен, но все-таки в соответствии с правом и справедливостью.

А между тем ничего из этого не получилось! И вдобавок еще мои хлопоты обернулись во вред отцу!

- Ваши хлопоты не имели и не имеют ни малейшего влияния на то, как складывается ситуация. Они не принесли плодов. Это не подлежит сомнению, как не может подлежать сомнению и то, что они не принесли плодов потому, что никто теперь в курии не решит ни одного вопроса, к которому причастен священной памяти епископ Гожелинский, не в его пользу. А все по той причине, что образ усопшего, выдающегося князя церкви, растет на глазах. В данных условиях вы должны с этим примириться!

Никому не удастся прийти вам на помощь.

- Я хочу понять, - прошептал я. - Если я не в состоянии помочь моему отцу, то по крайней мере хочу объяснить ему, почему так получилось. Но я и этого не смогу сделать. Потому что я не понимаю! Не понимаю!

- Такой простой вещи? - удивленно спросил де Вое после затянувшейся паузы. Видимо, не вполне она была проста, если он так долго размышлял, прежде чем ответил:-Ведь мертвые живут!

- Живут! Живут! - жестко возразил я. - Живут, когда их оживляют! Я хорошо знал епископа Гожелинского. Коль скоро сегодня его "образ растет", как вы говорите, и к тому же так вот сразу, так быстро, то происходит это не в силу его собственной святости, а по воле людей, которые это затеяли.

Священник де Вое нахмурился и повторил:

- В вас говорит горечь. Напомню вам, однако: когда мы в первый раз беседовали о покойном, вы иначе о нем отзывались.