Тадеуш Бреза - Лабиринт

- Поверьте, отец скорбит об этой смерти, - ответил я. - Отца в равной мере огорчало и то, что он не может работать в курии, и то, что почитаемый им епископ Гожелинский не расположен к нему.

- Тем не менее после кончины епископа, безусловно, ничто не помешает твоему отцу вернуться к столь любимому им делу.

Он не отпускал мои руки. Сжимал их и тряс. А сила и упорство, с какими он это делал, передавали мне красноречивее слов, которые он ни в коем случае не мог произнести, все, что чувствовал Кампилли. Постепенно я стал лучше в этом разбираться. В особенности когда он отпустил мои руки и принялся хлопать меня по плечу, а затем раза два поцеловал. Так же как в тот день, когда я вернулся от де Воса и Риго. Тогда он оглушил меня восклицаниями, поздравляя с победой. Восклицаниям сопутствовали жесты вроде сегодняшних. Только по размаху и щедрости сегодняшние жесты значительно превосходили тогдашние.

- После разговора со священником де Восом и монсиньором Риго вы мне сказали, что победа за нами, - заметил я. - Что же в таком случае может изменить смерть епископа?

Он очень точно понял смысл моего вопроса.

- Даст более высокую степень уверенности, - ответил он. - А ее никогда не бывает слишком много!

Затем он добавил:

- Когда я сказал тебе о выигрыше, выигрыш уже был у нас в кармане. Но в таких делах, как у твоего отца, отсутствие дела еще лучше, чем выигрыш в кармане. А смерть епископа Гожелинского позволяет нам надеяться, что так оно и будет.

Из того, что он сказал, я усвоил одно: действительно, вместе со смертью епископа Гожелинского прекращался спор. Если это так-а пожалуй, было ясно, что так оно и есть, - следовал вывод, что мне пора убираться из Рима. Я сообщил об этом Кампилли.

- Не согласен, - произнес он после некоторого раздумья. - Даже если признать, что дело как таковое больше не существует, существует ведь письмо твоего отца к монсиньору Риго, на которое он обещал откликнуться. Невежливо было бы не дождаться.

- Во всяком случае, из за смерти епископа сократится срок моего пребывания и Риме. Быть может, самое большее еще один-два дня.

- Вне сомнения, мы получим сигнал от монсиньора если не сегодня, так завтра. Кстати, я подобрал дела, которые можно передать твоему отцу в Торуни. У меня кое-что заготовлено. Два моих и несколько чужих. Но вернее всего, они вообще не понадобятся. Письмо твоего отца пойдет ad acta1 [1 В архив (лат)], и о нем больше не будут говорить. Что же касается твоего пребывания в Риме, то мы с женой не отпустим тебя так быстро. - Тут он засмеялся. - Мы должны теперь спокойно насладиться твоим обществом!

Затем он повез меня обедать. Мы поехали в тот же ресторан, что и я прошлый раз; теперь Кампилли не допытывался о вкусах отца и предложил ехать туда без предварительных церемоний. За едой мы, как и тогда, нс говорили о деле. Вообще весь обед напоминал тог, первый. Кампилли, так же как и тогда, долго изучал карточку вин, точно так же не позволил мне есть то, что мне хотелось, а выбирал более дорогие блюда. В ритуале, однако, изменение-наша общая открытка отцу. Первая, которую мы то ли из Рима, то ли из Остии подписали имеете с Кампилли.

XIV

Прошло три дня. От монсиньора Риго-ничего. Я не волновался, объясняя его молчание смертью епископа, а иначе говоря- желанием монсиньора немножко выждать и лишь позднее известить меня о том, что он принял к сведению письмо МОРГО отца, состоявшего в конфликте с покойным. На вилле я был один. Адвокат поехал в Абруццы проследить, все ли в доме готово к приезду остальных членов его семьи. В Риме становилось все жарче. С раннего утра до конца дня жгло солнце. Я возвращался с обеда отяжелевший и нотный. По-прежнему ходил в тот же самый ресторан, в нескольких сотнях шагов от Ватиканской библиотеки. Поев, шел теневой стороной под стенами. Но и они были раскалены. Небольшой подъем по виале Ватикане становился мучительным. Всюду жара, зной, духота.

Легче дышалось только в самой вилле. Лакей следил за жалюзи и отчитывал меня, если я забывал их опустить в моей комнате.

Минуя холл, заставленный скульптурами, я поднимался по холодной лестнице к себе, принимал душ, а потом босиком возвращался в комнату, утопавшую во мраке. На всей вилле полы были каменные. Поэтому я с удовольствием ходил бы даже по всему дому босиком. Так все же прохладнее. После душа-кровать.

Большая, как ладья. Я засыпал. В остальную часть дня: библиотека Кампилли, прогулки по памятным местам и опять тот же ресторан. А после ужина кино или снова библиотека.