Тадеуш Бреза - Стены Иерихона

- Значит, вы меня не волнуете?

Он покачал головой.

- А кто меня волнует? - вспылила она.

Незнакомые! Можно ли такую ревность выразить в словах.

Множество близких друзей Кристины Ельского не заботили, ее тоже. По тем крикам, которыми она их приветствовала, можно было судить, что она возвращает себе то, что ей в свете дороже всего. И все это люди, для которых уже назавтра у нее не было ни минуты свободной. Такая она была прозорливая! В одном с первого взгляда она не могла разобраться: кто ей безразличен.

Может оттого, что с самого начала он не выступил в роли слушателя. Ей особенно были по вкусу все приезжие, таким можно порассказать, чего душа пожелает. При виде старых знакомых, которые сегодня о Кристине знали лишь с пятого на десятое, в ней словно прорывалась плотина. Тут она впадала в такое восхищение собой, что прямо теряла способность чтонибудь замечать вокруг. Человек уходил, а Кристина так была упоена собственной болтовней, что даже не успевала как следует его рассмотреть. Только однажды Кристина сказала собеседнику, что он изменился, - это был какой-то поручик, который после того, как упал с лошади, стал глуховат. По-настоящему же, во все глаза Кристина разглядывала только тех, с которыми она не могла поговорить. То есть людей, с которыми она лично знакома не была. Ельский не раз ревновал ее именно за то, как она поедала взглядом совсем чужих ей людей. Он не знал, что только такой взгляд всегда искренен и выдает вожделение.

На него она так не смотрела! Так пусть бы и для других погас этот взгляд! Среди горьких воспоминаний Ельского была и такая картинка. Они в небольшой компании; между ним и Кристиной студент из провинции, который принимает горячее участие в споре. Кристина смотрит, и в сверкающих ее зрачках Ельский улавливает мужской профиль, словно барельеф, ее кошачьи, с густыми ресницами глаза скользят по нему. Горят. Ельский не может привлечь к себе их внимание. И до сих пор видит это лицо, как бы отпечатанное на медали. Потемневшее, стершееся в воспоминаниях. Только взгляд Кристины, брошенный на того, чужого, по-прежнему полыхает и обжигает.

- Нет у меня к вам подхода, - любовный гимн всегда походил у Ельского на плач. - Хожу вокруг да около. Вы привыкаете к тому, что я рядом. Неизменно рядом. Что мне сделать, чтобы нацелить вас на себя. Чтобы ваше, самое дорогое для меня лицо, когда вы захотите взглянуть не на меня, должно было бы отклониться от своего естественного положения?

Кристина ответила:

- Вы знаете, у меня никою нет.

- Но у меня нет вас! - восторженно воскликнул он и сложил руки. - Я, словно собака, вечно при вас, а в вас все в ожидании кою-то другою, в конце концов он появится, и роль моя будет сыграна.

- Вы всегда останетесь другом! - это должно было быть приятное слово.

Он взорвался.

- Не останусь. Меня не устраивает болтаться в вашей свите. - Злость свою он сорвал на брюках, вцепился в них на бедрах и обтянул. - Я вас хочу.

Но это был гнев, а не страсть. Он угас бы, скажи Кристина, что она согласна на помолвку. Ничто другое его не успокоило бы.

Впрочем, такая развязка казалась ей вполне возможной. Женщина скорее из сострадания выйдет замуж, чем просто отдастся.

- Знаю, что вы мне скажете, - он весь кипел. - Что у меня нет соперника. Знаю! Только я и сам не соперник. Мне надо ждать. Могу! Но лишь бы не на одном месте. Я должен чувствовать, что иду вперед. Вы ведь это понимаете! Пожалуйста, положа руку на сердце, скажите мне, я продвигаюсь?

И он застыл, напряженно ожидая, что она теперь скажет.

- Послушайте, Владек, я принимаю вас у себя в гостиной охотнее, чем кого-либо еще. - Этим ничего нового она не прибавляла, пальцы Ельского опять соскользнули по сукну брюк вниз. - Вы ведь и сами лучше других знаете, что стали своим у меня в доме. Вы хотите тотчас же удалиться, как только я пущу кого-нибудь в спальню. Успокойтесь. Никого нет даже под дверьми.

- Я! - закричал он и принялся барабанить пальцами по столику, требуя от Кристины внимания к себе. - Я! - повторил он с силой и добился тою, что глаза ее потеплели.

Ею руки, словно неоперившиеся еще птенцы, взметнулись вверх и тут же рухнули на колени. Он почувствовал в Кристине какую-то перемену. Боялся вывести ее из такого состояния. Но ему, а не ей миг этот казался сном.

Как он сегодня буен! - удивилась она. Он бывал таким! До сих пор, правда, она сразу же догадывалась, что это в основном нервы. И тогда возбуждение у Кристины моментально гасло. Все исходило от ее экзальтации, наслаждение могли дать ей лишь сила и уверенность. Физическое удовольствие было для нее передышкой и отдыхом. Если, разговаривая, она переставала набрасываться на собеседника, значит, ей вспомнился чей-то поцелуй.