Френсис Фицжеральд - Опять Вавилон

- Почему я живу не с тобой? - внезапно спросила она, - Потому что мама умерла?

- Тебе полезно здесь пожить, подучишь французский как следует. Папе трудно было бы так хорошо за тобой смотреть.

- За мной больше не нужно особенно смотреть. Я все умею сама.

Они выходили из ресторана, как вдруг его окликнули двое, мужчина и женщина.

- Ба, Уэйлс собственной персоной!

- Лорейн, сколько лет... Здравствуй, Дунк.

Нежданные тени из прошлого - Дункан Шеффер, приятель и однокашник по колледжу, Лорейн Куолз, хорошенькая пепельная блондинка лет тридцати, из той компании, с чьей помощью в то бесшабашное времечко три года назад месяцы пролетали, как короткие дни.

- Муж в этом году приехать не мог, - ответила она на его вопрос. - Вконец обнищали. Определил мне двести в месяц и пожелал истратить их наихудшим для себя образом... Девочка ваша?

- Может быть, вернешься, посидим? - спросил Дункан.

- Рад бы, да не могу. - Хорошо, что было чем отговориться. Как всегда, он не остался равнодушен к дразнящему, влекущему обаянию Лорейн, однако ритм его жизни был теперь иной.

- Тогда пообедаем вместе? - спросила она.

- Если бы я был свободен. Вы мне оставьте ваш адрес, и я вам позвоню.

- Чарли, у меня подозрение, что вы трезвый, - осуждающе сказала она. Дунк, я, кроме шуток, подозреваю, что он трезв. Ущипните-ка его, и мы проверим.

Чарли показал глазами на Онорию. Они прыснули.

- Ты-то где живешь? - недоверчиво спросил Дункан. Чарли помедлил, называть гостиницу не было никакой охоты.

- Еще не знаю толком. Лучше все-таки я вам позвоню. Мы идем на утренник в театр "Ампир".

- Вот! Как раз то, что мне надо, - сказала Лорейн. - Желаю смотреть клоунов, акробатов, жонглеров. Дунк, решено, чем заняться.

- У нас еще до этого есть дела, - сказал Чарли. - Там, вероятно, увидимся.

- Ладно уж, сноб несчастный... До свидания, красивая девочка.

- До свидания.

Онория сделала вежливый книксен.

Как-то некстати эта встреча. Он им нравится, потому что он занят делом, твердо стоит на ногах - он сейчас сильней, чем они, оттого они льнут к нему, ища опору в его силе.

В театре Онория гордо отказалась сидеть на сложенном отцовском пальто. Она была уже личность, с собственными понятиями и правилами, и Чарли все сильней проникался желанием вложить в нее немножко себя, пока она не определилась окончательно. Тщетно было пытаться узнать ее близко за такой короткий срок.

После первого отделения, в фойе, где играла музыка, они столкнулись с Дунканом и Лорейн.

- Не выпьешь с нами?

- Давайте, только не у стойки. Сядем за стол.

- Ну, образцовый родитель.

Слушая рассеянно, что говорит Лорейн, Чарли смотрел, как глаза Онории покинули их столик, и с нежностью и печалью старался угадать, что-то они видят. Он перехватил ее взгляд, и она улыбнулась.

- Вкусный был лимонад, - сказала она.

Что это она такое сказала? Что он рассчитывал услышать? В такси, на обратном пути, он притянул ее к себе, и ее голова легла ему на грудь.

- Дочка, ты маму вспоминаешь когда-нибудь?

- Иногда вспоминаю, - небрежно отозвалась она.

- Мне хочется, чтобы ты ее не забывала. Есть у тебя ее карточка?

- Есть, по-моему. У тети Марион - наверняка есть. А почему ты хочешь, чтоб я ее не забывала?

- Она тебя очень любила.

- И я ее.

Они на минуту примолкли.

- Пап, я хочу уехать и жить с тобой, - сказала она вдруг.

У него забилось сердце, он мечтал, чтобы это случилось в точности так.

- Тебе разве худо живется?

- Нет, просто я тебя люблю больше всех. И ты меня больше, да? Раз мамы нету...

- Еще бы. Только тебе-то, милая, я не всегда буду нравиться больше всех. Вот вырастешь большая, встретишь какого-нибудь сверстника, выйдешь замуж и думать забудешь, что у тебя есть папа.

- Да, это правда, - безмятежно согласилась она.

Он не стал входить с нею в дом. В девять ему предстояло быть тут снова, хотелось вот таким, обновленным, нетронутым, сохранить себя для того, что он должен сказать.

- Прибежишь домой, выгляни на минутку в окно.

- Ладно. До свидания, папа, папочка мой. Он постоял на неосвещенной улице, пока она не показалась в окошке наверху, разгоряченная, розовая, и не послала ему в темноту воздушный поцелуй.

III

Его ждали. Марион, внушительная в вечернем черном платье, - не совсем траур, но все-таки... - сидела за кофейным сервизом. Линкольн возбужденно расхаживал по комнате, - явно только что кончил говорить что-то и еще не остыл. Очевидно было, что им, как и ему, не терпится перейти к делу. Он начал почти сразу: