С Фингарет - Скифы в остоконечных шапках

Не догадываясь о смысле слов, которыми обменялись Миррина и Гунда, Ксанф не мог до конца понять развязку событий, разыгравшихся у него на глазах.

Все произошло быстро.

- Песельница мертва! Она умерла раньше царской супруги, ее нельзя хоронить вместе с царем! - закричала Миррина.

Дружинники в замешательстве остановились.

- Песельница в царстве теней! - продолжала кричать Миррина, выбирая момент, чтобы поднять Одатис.

Но тут перед ней выросла Гунда, тяжелая и неподвижная, как статуя. Золотые блестки слепили глаза.

- Чуяло мое сердце, что опоишь девчонку зельем.

- Одатис мертва, ее нельзя хоронить с царем.

- Девчонку можно, тебя, колдунья, нельзя.

Из расшитого блестками рукава в руку скользнул кинжал. Гунда сделала резкий взмах. Миррина упала.

- Берите девчонку, берите пса, пусть сторожит шатер.

Дружинники выполнили приказание.

- Воины схватили Одатис и пса и опустили их в яму, - сказал Ксанф и перевел дыхание. Тяжелой ношей был страшный рассказ, в котором справляла свой праздник смерть.

- А мата? - спросил Арзак. Даже теперь он не решался назвать Миррину по имени.

- Она лежала мертвая в луже крови. Потом появился высокий старик. Он поднял ее. Это было так печально. Он нес ее на вытянутых руках, словно ребенка.

- Лютые варвары, - медленно выговорил Филл. - Они убили женщину в золоте, убили конюхов, передушили табун лошадей.

- Филл, - сказал Ксанф, - мы, греки, приносим в жертву богам сотни быков и овец.

- Но не людей.

- Скифы верят, что погребенные вместе с царем будут счастливы в той, другой жизни, - тихо сказал Арзак.

- Никто еще не возвращался из царства теней на землю, чтобы сообщить нам об этом.

- Укроти свой язык. У нашего друга горе, а горе не терпит пустопорожних слов.

Ксанф опустился на землю рядом с Арзаком и сжал своей крепкой ладонью его плечо. Филл подвинулся ближе.

Они сидели так долго, молчали, думали об одном. Страшный день подходил к концу. Багровое солнце расплющилось, и облака, словно перья невиданной птицы, разбросанные по всему небу, налились розово-алым светом.

- Трех ночей мне не хватит, - прошептал Арзак.

- Втроем мы сделаем втрое быстрее, - отозвался Филл.

Арзак вздрогнул. Он не заметил, что произнес вслух то, о чем думал все это время.

- Конечно, втроем, - подтвердил Ксанф.

- Нет, - сказал Арзак, помедлив.

- Почему? Кто помешает?

- Людям чужого племени нельзя прикасаться к нашим могилам.

- Разве мы не братья твои, Арзак? - спросил Ксанф.

- Мы даже влезли в скифскую шкуру, - добавил Филл.

- Это правда. Вы мне как братья, вы носите ради меня нашу одежду, но кровь в ваших жилах течет чужая.

Перерекаться с упрямым скифом было бессмысленно. Ксанф и Филл понуро уставились в землю. Вдруг Арзак схватил их за руки и притянул к себе. Попеременно глядя в глаза то одному, то другому, он быстро спросил:

- Хотите станем по крови братьями?

- Конечно, хотим, научи, что надо делать.

- Ритон. Вино. Стрелы, - произнес Арзак раздельно и встал на одно колено.

Низкий луч солнца упал на его лицо. Простые слова словно поплыли к багровому солнцу.

Филл отвязал от пояса ритон, с которым не расставался, наполнил его из маленького бурдючка. Арзак раскрыл горит, достал три стрелы, одну взял себе, две других протянул Филлу и Ксанфу. Его движения были замедлены и казались наполненными глубоким смыслом. Он закатал левый рукав, поднял стрелу, вонзил наконечник в руку. Капли крови упали в ритон. Ксанф и Филл догадались, что им предстоит то же.

Ксанф вонзил стрелу в обнаженную руку спокойно и просто, Филл - сжав зубы и морщась.

Когда кровь всех троих смешалась с вином, Арзак поднял ритон к потемневшему небу. Солнце вытянулось, раздробилось и кусок за куском кануло в реку, оставив на небе след в виде широкой багрово-красной полосы.

- Я, Арзак, - сказал Арзак медленно и торжественно, - скиф, из племени царских скифов, кузнец. Перед богом Папаем и богиней Апи, перед небом и землей я называю Ксанфа своим братом и называю Филла своим братом. Отныне моя кровь принадлежит им. Если братьям понадобится, я готов отдать ее капля за каплей.

Арзак сделал глоток и передал ритон Ксанфу.

- Я, Ксанф, эллин, живущий в Ольвии, клянусь Зевсом и Геей, небом и землей, что возьму в правую руку меч, а в левую щит по первому слову моих братьев - Арзака и Филла. Их кровь - моя кровь. Моя кровь принадлежит им.

Делая путь к солнцу, ритон перешел к Филлу. Филл не терпел связывать себя обещаниями, тем более клясться Зевсом и Геей. Но он все время думал о девочке под землей. Он знал, что не сможет жить, если не выпустит ее на свободу.