Джон Голсуори - Конец главы

- Кит, не смей хвастаться.

Кит поднял на мать ясные глаза и доел яйцо.

Полчаса спустя, когда Майкл разбирал почту, к нему в кабинет вошла Динни:

- Ты занят, Майкл?

- Нет, дорогая.

- Что нужно этой газете? Почему она не оставит его в покое?

- Потому что "Барса" расхватывают, как горячие пирожки. Что слышно об Уилфриде, Динни?

- Я знаю, что у него был приступ малярии. Но где он сейчас и что с ним - неизвестно.

Майкл посмотрел ей в лицо, на котором улыбка маскировала отчаяние, и нерешительно предложил:

- Хочешь, я выясню?

- Если я ему понадоблюсь, он знает, где меня найти.

- Я схожу к Компсону Грайсу. С самим Уилфридом у меня не получается.

Когда Динни ушла, Майкл наполовину расстроенный, наполовину обозленный, долго сидел над письмами, на которые еще не успел ответить. Бедная, милая Динни! Как ему не стыдно! Потом отодвинул письма и вышел.

Контора Компсона Грайса помещалась неподалеку от Ковент-гарден, поскольку тот, по еще не изученным причинам, оказывает притягательное действие на литературу. Когда к двенадцати Майкл добрался туда, молодой издатель сидел в единственной прилично обставленной комнате здания, держал в руках газетную вырезку и улыбался. Он встал навстречу Майклу и поздоровался:

- Хелло, Монт! Видели это в "Фейз"?

- Да.

- Я послал вырезку Дезерту, а он сделал сверху надпись и возвратил ее. Недурно, правда?

Майкл прочел строки, написанные Уилфридом:

Когда ему хозяин скажет:

"Пиль!" - он куснет. "Ложись!" - он ляжет.

- Значит, он в городе?

- Полчаса назад еще был.

- Вы его видели?

- С тех пор как вышла книжка - нет.

Майкл пристально посмотрел на пригожее полноватое лицо Грайса:

- Удовлетворены спросом?

- Мы перевалили на сорок первую тысячу, и берут бойко.

- Я полагаю, вам неизвестно, собирается ли Уилфрид обратно на Восток?

- Понятия не имею.

- Ему, наверно, тошно от этой истории.

Компсон Грайс пожал плечами:

- Много ли поэтов получали тысячу фунтов за сто страничек стихов?

- За душу - не много, Грайс.

- Он получит вторую тысячу еще до окончания распродажи.

- Я всегда считал опубликование "Барса" глупостью. Раз уж он на нее пошел, я его поддерживал, но это была роковая ошибка.

- Не согласен.

- Естественно. Поэма сделала вам репутацию.

- Смейтесь сколько угодно, - возразил Грайс с некоторым пафосом, - но если бы он не хотел ее печатать, то бы не прислал ее мне. Я не сторож ближнему моему. То, что эта штука вызвала сенсацию, к делу не относится.

Майкл вздохнул.

- Конечно, не относится. Но для него это не шутка, а вопрос всей жизни.

- Опять-таки не согласен. Все началось с того, что он отрекся, спасая свою шкуру. А то, что последовало, - только возмездие, которое к тому же обернулось для него изрядной выгодой. Его имя стало известно тысячам людей, слыхом о нем не слыхивавших до "Барса".

- Да, - задумчиво согласился Майкл. - Вы правы. Ничто так не способствует популярности, как нападки газет. Грайс, можете вы кое-что сделать для меня? Найдите предлог и выясните намерения Уилфрида. Мне это очень важно, но я ввязался в одно дело, касающееся его, и не могу пойти сам.

- Гм-м! - протянул Грайс. - Он кусается.

Майкл ухмыльнулся:

- Не укусит же он своего благодетеля! Я серьезно спрашиваю: выясните?

- Попробую. Между прочим, я только что издал книжку одного Франко-канадца. Послать вам экземпляр? Вашей жене понравится.

"И она будет говорить про нее", - мысленно прибавил он, откинул назад гладкие черные волосы и протянул руку. Майкл пожал ее несколько горячее, чем ему втайне хотелось, и ушел.

"В конце концов для Грайса это - только дело. Уилфрид ему никто! В наше время надо хвататься за все, что бог ни пошлет", - решил он и погрузился в размышления о том, что заставляет публику покупать книжку, не имеющую касательства к вопросам пола, скандальным воспоминаниям или убийствам. Империя? Престиж англичанина? В них Майкл не верил. Нет, она раскупается потому, что связана с непреходящим интересом, который всегда пробуждается в связи с вопросом: как далеко может зайти человек, желая спасти свою жизнь и не погубить то, что принято называть душой. Другими словами, книга расхватывается благодаря тому ничтожному обстоятельству, - по мнению известных кругов, давно ставшему пустым звуком, - которое именуется совестью. Дилемма, поставленная поэтом перед совестью каждого читателя, такова, что от нее легко не отмахнешься; а так как сам автор лично столкнулся с нею, читатель неизбежно приходит к выводу, что и он в любой момент может стать лицом к лицу с какой-нибудь страшной альтернативой. А как он, бедняга, тогда поступит? И Майкла охватил один из тех приступов сочувствия и даже уважения к публике, которые частенько накатывали на него и за которые его более разумные друзья называли Монта не иначе, как "бедный Майкл".