Джон Голсуори - Сага о Форсайдах

Х

ПОСЛЕ ЗАВТРАКА

Что из всех человеческих отправлений самое многозначительное - это принятие пищи, подтвердит всякий, кто участвует в этих регулярных пытках. Невозможность выйти из-за стола превращает еду в самый страшный вид человеческой деятельности в обществе, члены которого настолько культурны, что способны проглатывать не только пищу, но и собственные чувства.

Такое представление, во всяком случае, сложилось у Флер во время этого завтрака. Испанский стиль ее комнаты напоминал ей, что не с Джоном она провела в Испании свой медовый месяц. Один курьез произошел еще до завтрака. Увидев Майкла, Джон воскликнул:

- Алло! Вот эго интересно! Флер тоже была в тот день в Маунт-Вернон?

Это что такое? От нее что-то скрыли?

Тогда Майкл сказал:

- Помнишь, Флер? Молодой англичанин, которого я встретил в Маунт-Вернон?

- "Корабли, проходящие ночью", - сказала Флер.

Маунт-Вернон! Так это они там встретились! А она нет!

- Маунт-Вернон - прелестное место, Но вам нужно показать Ричмонд, Энн. Можно бы поехать после завтрака. Тетя Уинифрпд, вы, наверно, целый век не были в Ричмонде. На обратном пути можно заглянуть в Робин-Хилл, Джон.

- Твой старый дом, Джон? О, поедемте!

В эту минуту она ненавидела оживленное лицо Энн, на которое смотрел Джон.

- А вельможа? - сказал он.

- О, - быстро вставила Флер, - он в Монте-Карло. Я только вчера прочла. А ты, Майкл, поедешь?

- Боюсь, что не смогу. У меня заседание комитета. Да и в автомобиле места только на пять человек.

- Ах, как было бы замечательно! Уж эта американская восторженность!

Утешением прозвучал невозмутимый голос Уинифрид, изрекший, что это будет приятная поездка, - в парке, вероятно, расцвели каштаны.

Правда, что у Майкла заседание? Флер часто знала, где он бывает, обычно знала более или менее, что он думает, но сейчас она была как-то не уверена. Накануне вечером, сообщая ему об этом приглашении к завтраку, она позаботилась сгладить впечатление более страстным, чем обычно, поцелуем - нечего ему забивать себе голову всякими глупостями относительно Джона. И еще, когда она сказала отцу: "Можно нам с Китом приехать к тебе послезавтра? Но ты, пожалуй, захочешь попасть туда днем раньше, раз мамы нет дома", как внимательно она вслушивалась в тон его ответа.

- Хм! Х-хорошо! Я поеду завтра утром.

Он что-нибудь почуял? Майкл что-нибудь почуял? Она повернулась к Джону.

- Ну, Джон, что ты скажешь про мой дом?

- Он очень похож на тебя.

- Это комплимент?

- Дому? Конечно.

- Значит, Фрэнсис не преувеличил?

- Нисколько.

- Ты еще не видел Ккта. Сейчас позовем его. Кокер, попросите, пожалуйста, няню привести Кита, если он не спит... Ему в июле будет три года; уже ходит на большие прогулки. До чего мы постарели!

Появление Кита и его серебристой собаки вызвало звук вроде воркования, спешно, впрочем, заглушенного, так как три из женщин были Форсайты, а Форсайты не воркуют. Он стоял в синем костюмчике, чем-то напоминая маленького голландца, и, слегка хмурясь из-под светлых волос, оглядывал всю компанию.

- Подойди сюда, сын мой. Вот это - Джон, твой троюродный дядя.

Кит шагнул вперед.

- А лошадку привести?

- Лошадку, Кит. Нет, не надо. Дай ручку.

Ручонка потянулась кверху. Рука Джона потянулась вниз.

- У тебя ногти грязные.

Она увидела, что Джон вспыхнул, услышала слова Энн: "Ну не прелесть ли!" - и сказала:

- Кит, не дерзи. У тебя были бы такие же, если бы ты поработал кочегаром.

- Да, дружок, я их мою, мою, никак не отмою дочиста.

- Почему?

- Въелось в кожу.

- Покажи.

- Кит, поздоровайся с бабушкой Уинифрид.

- Нет.

- Милый мальчик! - сказала Уинифрид. - Ужасно скучно здороваться. Правда, Кит?

- Ну, теперь уходи; станешь вежливым мальчиком - тогда возвращайся.

- Хорошо.

Когда он скрылся, сопровождаемый серебристой собакой, все рассмеялись; Флер сказала тихонько:

- Вот дрянцо - бедный Джон! - и сквозь ресницы поймала на себе благодарный взгляд Джона.

В этот погожий день середины мая с Ричмонд-Хилла во всей красе открывался широкий вид на море зелени, привлекавший сюда с незапамятных времен, или, вернее, с времен Георга IV, столько Форсайтов в ландо и фаэтонах, в наемных каретах и автомобилях. Далеко внизу поблескивали излучины реки; только листва дубов отливала весенним золотом, остальная зелень уже потемнела, хоть и не было еще в ней июльской тяжести и синевы. До странности мало построек было видно среди полей и деревьев; в двенадцати милях от Лондона - и такие скудные признаки присутствия человека. Дух старой Англии, казалось, отгонял нетерпеливых застройщиков от этого места, освященного восторженными восклицаниями четырех поколений.