Редьярд Киплинг - Ким

Это был барабанщик, который все утро торчал рядом с ним,-толстый веснушчатый мальчишка лет четырнадцати, и Ким возненавидел его от подошв сапог до ленточек на шапке.

-- На базар. Купить сластей. Для тебя,-- сказал Ким, подумав.

-- Нет, базар вне дозволенных границ. Если мы туда пойдем, взбучку получим. Ступай назад!

-- А как далеко нам можно отойти?-- Ким не понимал, что такое "дозволенные границы", но решил быть вежливым... пока.

-- Как далеко? Ты хочешь сказать, до какого места? Мы можем отойти не дальше, чем до того дерева на дороге. --Так я пойду туда.

-- Ладно. А я не пойду. Слишком жарко. Я и отсюда могу за тобой следить. Убежать тебе не удастся. Они тебя всегда узнают по платью. Ты одет в полковую форму. Любой пикет в Амбале притащит тебя назад раньше, чем ты успеешь выбежать отсюда.

Это не произвело на Кима особого впечатления, но он понимал, что одежда будет стеснять его, если он попытается убежать. Он поплелся к дереву, стоявшему на повороте малолюдной дороги, и принялся глазеть на прохожих-туземцев. В большинстве своем это были слуги при казармах, члены самых низких каст. Ким окликнул метельщика, который незамедлительно ответил ему бессмысленной бранью, полагая, что европейский мальчик не поймет его. Тихий, быстрый ответ вывел его из заблуждения. Ким вложил в эти слова всю свою скованную душу, обрадовавшись долгожданному случаю выругать кого-нибудь на самом знакомом ему языке.

-- А теперь ступай к ближайшему базарному писцу и вели ему прийти сюда. Мне нужно написать письмо.

-- Но... но какой же ты сын белого человека, если тебе нужен базарный писец? Разве в казармах нет школьного учителя?

-- Есть. Такими, как он, весь ад набит. Делай, что тебе говорят, ты... ты... од! Твоя мать венчалась под корзинкой! Поклонник ЛалБега (Ким знал, как зовут бога метельщиков), беги по моему делу, не то я с тобой поговорю. Метельщик поторопился уйти.

-- У казармы под деревом стоит белый мальчик, только он не совсем белый мальчик,-- заикаясь сообщил он первому базарному писцу, который попался ему на глаза.-- Ты ему нужен.

-- А он заплатит?-- спросил щеголеватый писец, подбирая свой письменный столик, перья и сургуч, одно за другим по порядку.

-- Не знаю. Он не похож на других мальчишек. Поди посмотри. Стоит того.

Ким приплясывал от нетерпения, когда худощавый молодой каятх появился на горизонте. Как только он подошел так близко, что мог расслышать Кима, тот начал многословно ругать его.

-- Сначала заплати,-- сказал писец,-- от скверных слов цена повысилась. Но кто ты такой? Одет так, а говоришь по-другому.

-- Аха! Все это будет объяснено в письме, которое ты напишешь. Ты о такой истории и не слыхивал. Мне спешить некуда. Мне и другой писец напишет. Город Амбала кишит ими не меньше, чем Лахор.

-- Четыре аны,-- произнес писец, усаживаясь на землю и расстилая коврик в тени опустевшего казарменного флигеля.

Ким машинально сел на корточки рядом с ним, как умеют сидеть только туземцы, и это несмотря на отвратительные, тесно облегающие штаны! Писец искоса взглянул на него.

-- Такую цену спрашивай с сахибов,-- сказал Ким,-- а мне скажи настоящую.

-- Полторы аны. Почем я знаю, что ты не убежишь, когда я напишу письмо?

-- Я не имею права уйти дальше этого дерева, да и о марке нужно подумать.

-- С марок я комиссионных не беру. Но спрашиваю еще раз: из каких ты будешь, белый мальчик?

-- Все это будет сказано в письме, а пишу я его Махбубу Али, торговцу лошадьми, в Кашмирский караван-сарай в Лахоре. Он мой друг.

-- Одно чудо за другим-- пробормотал писец, окуная в чернильницу заостренную камышовую палочку.-- Писать на хинди?

-- Конечно. Значит, Махбубу Али. Начинай! "Я ехал со стариком в поезде до Амбалы. В Амбале я передал сообщение о родословной гнедой кобылы".-- После того, что Ким видел из сада, он отнюдь не хотел писать о белых жеребцах.

-- Чуть-чуть помедленнее. А какое отношение имеет гнедая кобыла... Неужто это тот самый Махбуб Али -- крупный торговец?

-- Кому же еще быть? Я у него служил. Набери еще чернил. Дальше. "Как было приказано, так я и сделал. Потом мы пешком пошли в Бенарес, но на третий день я наткнулся на один полк". Написал?

-- Да, палтан,-- пробормотал писец, обратившись в слух.

"Я пошел в их лагерь, и меня поймали, и благодаря известному тебе талисману, который у меня на шее, узнали, что я сын какого-то человека из этого полка, как и было сказано в пророчестве о Красном Быке, про которого, как тебе известно, у нас на базаре говорили все".-- Ким переждал минутку, чтобы стрела эта хорошенько вонзилась в сердце писца, откашлялся и продолжал: "Какой-то жрец одел меня и дал мне новое имя. Один из жрецов был дурак. Одежда очень тяжелая, но я -- сахиб, и на сердце у меня тяжело. Они послали меня в школу и бьют меня. Здешний воздух и вода мне не нравятся. Так приезжай же, Махбуб Али, помоги мне или пошли денег, а то мне нечем заплатить писцу, который пишет это письмо".