Хулио Кортасар - Отрава

Наутро я поднялся раньше всех и пошел в свой садик возле глициний. Мой садик - это всего лишь грядка, но зато она была моя и больше ничья, мне ее отвела бабушка, чтобы я сажал там, что только захочу. Сперва я посадил канареечник, потом бататы, но теперь мне нравились цветы и больше всех мой куст жасмина, у него был очень сильный аромат, особенно ночью, и мама всегда говорила, что мой куст самый красивый. Я со всех сторон окопал его, лучшее из моих сокровищ, а потом вытащил со всей землей, налипшей на корни, и позвал Лилу, она тоже уже встала, и коленка у нее почти зажила.

- Уго уезжает завтра? - спросила она.

Я ей сказал, что он уезжает в Буэнос-Айрес, потому что должен продолжать готовиться к поступлению в лицей. И я сказал Лиле, что принес ей что-то, она спросила, что же это такое, и тогда я показал ей из-за кустов бирючины мой куст жасмина и сказал, что дарю ей этот куст и что, если она хочет, я помогу ей сделать собственный садик, он будет только ее. Лила ответила, что жасмин очень красивый, и пошла спросила разрешения у матери, и тут я сразу перепрыгнул через бирючину, чтобы помочь посадить мой куст. Мы выбрали маленькую грядку, выдернули полузасохшие хризантемы, и я стал переделывать грядку, придавать ей совсем другую форму, а потом Лила указала, где бы ей хотелось, чтобы рос жасмин - как раз посередине грядки. Я посадил куст, и мы полили его из лейки, получился очень миленький садик. Теперь мне нужно было раздобыть зеленой травки, обсадить грядку, но дело это было не срочное. Лила осталась очень довольна садиком, и разбитая коленка больше не болела. Ей захотелось, чтобы Уго и моя сестра сейчас же посмотрели, как все получилось, и я пошел за ними, но именно в это время мама позвала меня пить кофе с молоком. Девчонки Негри уже ссорились у себя в саду, Куфина, как всегда, громко визжала. Не понимаю, как они могли вытворять такое в это чудесное утро!

Уго должен был уехать в Буэнос-Айрес в субботу к вечеру, и я в глубине души порадовался тому, что дядя Карлос не захотел в этот день запускать машину, отложив все на воскресенье. Конечно, лучше нам заняться этим вдвоем, не хватало бы еще такого невезенья, чтобы Уго уехал отсюда, наглотавшись отравы, или чтобы еще невесть что случилось. В тот субботний вечер я немного поскучал без него, я уже привык к тому, что он живет у меня в комнате, ведь он знал и рассказывал так много всяких историй. Но куда хуже было с моей сестрой, она бродила по всему дому, как неприкаянная, и когда мама спросила, что с ней, ответила, что ничего, но на лице у нее было все написано, и мама внимательно посмотрела и потом ушла, сказав, что некоторые воображают себя старше, чем они есть, а сами-то еще толком и нос вытереть не умеют. По-моему, сестра вела себя как дурочка, я понял это, увидев, как она, поглядывая на меня, пишет цветными мелками на шиферных плитах во дворе имя "Уго", потом стирает, потом снова пишет другим цветом и другими буквами и еще рисует сердце, пронзенное стрелой, и я убежал, чтобы удержаться и не влепить ей пару затрещин или не пойти сказать об этом маме. Но хуже было то, что Лила в этот день ушла к себе совсем рано, сказав, что из-за разбитой коленки мать не разрешила ей оставаться у нас дольше. Уго сказал, что за ним приедут из Буэнос-Айреса в пять и не побудет ли она до его отъезда, но Лила сказала, что она не может, и убежала, даже не простившись. Поэтому, когда за Уго приехали, ему пришлось идти к ним прощаться с Лилой и ее матерью, потом Уго распрощался с нами и уехал, очень довольный, обещая снова приехать на конец недели. В ту ночь мне было немного одиноко в моей комнате, но, с другой стороны, в этом было то преимущество, что все здесь снова было мое и можно было гасить свет, когда вздумается.

Проснувшись в воскресенье, я услышал, как мама разговаривает через проволочную изгородь с сеньором Негри. Я подошел поздороваться, как раз когда сеньор Негри говорил маме, что у него на грядке, из которой шел дым от нашей машины, весь салат вянет. Мама сказала, что это очень странно, в проспекте говорится, что дым этот не наносит никакого вреда растениям, и сеньор Негри в ответ сказал, что не следует особенно доверять проспектам, ведь так же и с лекарствами, человек читает и думает, что исцелится от всех болезней, а глядь, он уже лежит между четырех свечей. Мама сказала, что, может быть, кто-нибудь из девочек нечаянно вылил на грядку мыльную воду (я понял, что мама хотела сказать как раз совсем наоборот, намекнуть, что они растерехи, чтобы им влетело), и сеньор Негри сказал, что разберется, но если машина и в самом деле все же губит растения, нет особого смысла затрачивать на нее столько сил. Мама же ему сказала, что не стоит сравнивать несколько жалких листков салата с ущербом, который наносят садам муравьи, и что после обеда мы снова разожжем машину, а если они у себя в саду увидят дым, пусть нам сообщат, и мы придем и залепим глиной муравейники, чтобы муравьи не вылезали. Бабушка позвала меня пить кофе, и не знаю, чего они там еще наговорили, но я очень вдохновился при мысли о том, что мы опять начнем воевать с муравьями, и все утро я читал Раффлза, хоть он мне и не так нравится, как Буффало Билл и другие романы.