Михаил Дулепа - Господин барон

– О, тогда это действительно могло произойти! Где вы услышали такое интересное предание?

– Старики рассказывали…

Я вздохнул. Чувство юмора у старика было, но очень своеобразное, и большинства моих анекдотов он не понимал. Или не хотел понимать.

Скучно, однако. Надо чем-то заняться, а то начну чудить!

– Кстати, это предание служит доказательством того, что уже в те века в Дании были школы и в них, наравне с мужчинами, обучались женщины! – вдруг изрекла боевой подруг.

Мы с Эгельбертом покосились на Марти и громко промолчали.

Вчера она все-таки всадила три ножика подряд в среднюю мишень и с боем вырвала право стать ассистентом начальника стражи. Через час он прислал ее Эгги. Еще через час тот отправил девушку к отцу. Старик долго пытался оторваться, бегая по замку, но не смог, несмотря на всю свою шустрость, и сдается мне, сюда, на башню, он поднялся, чтобы я как-то унял боевого подруга.

Эх, эту энергию бы да в мирных целях!.. Меня-то она хоть немного опасается.

Вообще я не переставал поражаться, насколько эти ребята, мои пажи, воспринимали все происходящее всерьез. Ну казалось бы – потратили они не так, чтобы маленькие, но и не особенно большие деньги на какие-то курсы, по сути – театрализованный отдых. Неужели они не понимали, что не так уж много и получают? И что в любой момент можно сорваться и уехать по действительно важным делам, вместо того чтобы позволять над собой измываться?

Видимо, нет.

Больше того – Эгги сообщил, что собирают очередь на второй набор оруженосцев, и кое-кто из волонтеров (наверняка с подачи одного бравого усача) открыл что-то вроде курсов подготовки.

Хотя, чего я удивляюсь, вон, целая небольшая страна считает, что если делать вид, что все идет как положено, то все будет идти именно так. Ох уж эти эски!..

– Пойду проинспектирую подвал. Группа уже ушла?

– Да, Александэр. – Фон Шнитце с надеждой уставился на меня, но я, будучи тираном и деспотом, Марти с собой не взял.

Давненько я не был в тюрьме! Уже неделю. Во-первых, мне там не нравится. Не потому, что там жертвы моего произвола, а потому, что там туристы. Во-вторых, с туристами там постоянно что-то случается – то в пыточной кто-то руки-ноги вывихнет, проверяя кандалы на прочность, то какие-то азиаты дружно умудрились всей экскурсией запереться в пустой камере. То еще зрелище, двадцать два человека печально смотрят на бегающего по стенам от волнения Эдгара и фотографируют без остановки – бедняга чуть своими руками решетку не выломал. Ничего, теперь мы еще и фотки делаем, «зарешеченные». Особенно охотно их берут американцы.

Из первой от двери камеры доносились стоны. Налоговик, приятно удивленный капающим ему процентом, так же как большинство его земляков в подобной ситуации, начал повышать мастерство – делал вокальные упражнения для развития голоса, долго и вдумчиво работал над костюмом. Все-таки умеют местные трудиться, даже меня впечатлило.

– Вы, любезный Отто, не тем делом занимались, вам надо было на сцену идти. Такой талант пропадает! Как только отсидите, обязательно запишитесь на курсы актерского мастерства.

– Благодарю, господин барон, я очень польщен. Думаю, ввести в репертуар что-нибудь из узнаваемой классики.

Мытарь поменял выражение лица на более трагическое.

– Лучше активнее жестикулируйте, располагайте образ трехмерно!

Шрайбер задумался, наугад повел рукой, уставился на ладонь, несколько раз приложил ее то к животу, то к груди, прикидывая.

– Гениально! Вот чего мне не хватало!

– Рад помочь. Условия содержания приемлемые?

– С учетом того, что я все еще считаю мое задержание произволом…

– …полностью соответствующим местным законам, так что скорее – это просто рабочий момент.

– Допустим. Условия – приличные. Но я возмущен! Почему у моего соседа дверь открыта, а у меня – нет?!

– Ну, вы кажетесь относительно приличным человеком, вот, даже искра актерского таланта свидетельствует, что вы просто сбились с пути в какой-то момент. А сосед ваш – человек конченный. Банкир… По другую сторону от него, как вы заметили, сидит постоянно голодный людоед. Мы не теряем надежды, что однажды они найдут друг друга.

– О… понимаю. Но боюсь, у бедняги африканца нет шансов.

Тут я был с ним согласен.

Покивав мытарю, начавшему отрабатывать в третьей октаве наиболее берущие за душу стоны и проклятья, я прошел дальше.

Две следующие двери были открыты.

Негр сейчас бегал где-то наверху, в камеру он спускался только перед экскурсией. Чернокожий, узнав, что артистичные стенания налоговика оплачиваются наличными, поначалу объявил забастовку. Я пригрозил, что он еще и голодовку объявит, африканец пошел на попятную, и мы пришли к соглашению. Теперь «дикий людоед» обычно шлялся где-то наверху, в часы посещений спускался, запирал камеру и встречал туристов обгладывая здоровенный мосол, сверкал глазами, восклицал что-то неразборчивое и тянул к ним руки. Однажды, увлекшись, чуть не утащил к себе неосторожного финна, вцепившись зубами в рукав куртки, но остальные туристы отбили собрата и попытались ворваться в камеру. Пришлось вмешиваться, защищать «эмоциональное, но дурное дитя природы», позволив всем дамочкам сфоткаться с лыбящимся «выдающимся экземпляром». Мужики смотрели мрачно и исподтишка грозили негру кулаками.