Александр Бушков: Дверь в чужую осень (сборник)

В общем, уже в блиндажике, пока они пристраивали в углу свои объемистые вещмешки, у меня уже сложилось впечатление, что на войне они недавно. Подчеркиваю: сложилось это впечатление не после, а именно в тот самый момент, я прекрасно помню. Никаких «догадок задним числом». Новички, полное впечатление, странно даже, что таких отправляли на дивизионном уровне, а, впрочем, случалось подобное, у начальства есть свои соображения, которыми оно с нами не делится. В конце концов, задача передо мной была поставлена четко и конкретно, следовало ее выполнять без лишних умствований.

Я разложил карту, и мы стали обсуждать переход. Вот тут они уже не выглядели новичками — хотя мне порой казалось все же, что все необходимые знания у них чисто теоретические. Но опытный человек в такой ситуации лишних вопросов не задает — у начальства, повторяю, свои соображения.

Крепкие такие были ребята, спортивные, уверенные в себе. И не заметно было свойственного новичкам легкого волнения. Но все равно, не казались они бывалыми, хоть ты меня режь…

Управились мы как раз к обеду, ну я и распорядился принести нам обед в блиндажик. Чтобы приезжие выходили исключительно по нужде: хоть прямого приказа не последовало, но в таких случаях чем реже приезжие попадаются на глаза, пусть своим, тем лучше. Порядок такой.

Пообедали. Без капли спиртного, конечно — им ведь уходить с темнотой. Зато чайку попили от пуза, спешить было некуда, все, что следует, обговорено-повторено, им оставалось канителиться до темноты, да и у меня не было, в общем, срочных текущих дел. Распоясались, расстегнули верхние пуговицы гимнастерок: хорошо сидели, хоть и без выпивки.

И когда один из старлеев, Сергей, с явным намеком покосился на висевшую в уголке гитару Паши-одессита, я без особых раздумий кивнул:

— Давай.

Уточню такую подробность: гитары на фронте имели не столь уж широкое распространение. Другое дело — гармонь. Вот гармонистов было не в пример больше, они старались при первой же возможности раздобыть инструмент. Объяснение очень простое: большинство бойцов (и немало офицеров военного времени) происходили из деревни, в деревне гармонь присутствовала исстари, а вот гитара в те годы была чисто городским музыкальным инструментом. Однако у нас во взводе, так уж сложилось, большинство составляли как раз городские ребята вроде меня и Паши-одессита, так что у нас в ходу была именно гитара.

Сергей взял гитару, проверил, как она настроена, взял пару аккордов — сразу видно, знал инструмент не хуже Паши. Сказал:

— Я свое, ладно?

Я вновь кивнул:

— Давай.

Мы тогда и знать не знали слов «авторская песня», «барды» — они появились лишь в конце пятидесятых. Но немало народу и в те времена сочиняли песни сами, уж как у кого получалось, иногда весьма неплохо, иногда крайне коряво. Паша у нас тоже иногда сочинял — и не так, и не этак, средненько, но все же не настолько скверно, чтобы затыкать уши и просить его спеть что-нибудь другое. Фронт как-никак, не академический музыкальный конкурс…

Мне было даже интересно послушать его «свое» — я и сам иногда брал гитару, хотя играл похуже Паши, но и не бренчал подобно балалаечнику. Сам я никогда не брался сочинять песен, попробовал пару раз и быстро понял, что мне этого по дано. У меня — и не у меня одного — имелась тетрадочка, куда я записывал понравившиеся «самопальные» песни.

Он ударил по струнам и негромко запел, ничем не хуже Паши-одессита, а то и получше, честное слово:

Ага, встрепенулись? Вот именно это тогда и прозвучало в блиндажике… Слово в слово. Я, сами понимаете, сидел совершенно спокойно, ну откуда я мог знать, Владимиру Семенычу в то время и семи годочков не исполнилось. Слушал, и мне очень нравилось.

Капитан бросил на Сергея примечательный взгляд: быстрый, колючий, явно недовольный. Но не сказал ни слова. И Сергей допел до конца: