Дарья Аредова - Не наша сказка (СИ)

Ришцен перестал изображать свеклу и хмыкнул. Дольгар снова засмеялся, уже сдержаннее.

— Что ж за платье – все в дырах?

— А ты дырки-то не трожь – сам, вон, в кружевах тож. – Шут шпарил экспромтом, совершенно не напрягаясь. – Кр у жева бедняка – не барина шелк а , каждая нитка дороже золотого слитка. Потому шелка-то ткут глобально, а у нас всякая дырка уникальна…

Я вздрогнула и пригляделась к нему внимательнее. Словечки-то не простецкие. Шут понял, осекся и подмигнул мне. Дольгар, правда, хохотал так, что ничего не заметил.

— Ладно, принят, – решил он и кивнул Ришцену: – Оденьте его, что ли, уже. А то неприлично, ей-богу.

— Бывайте, господа хорошие! – помахал рукой явно довольный новоявленный шут и вышел вслед за Ришценом.

— Эй, шут! – окликнул Дольгар. – Как звать-то тебя?

В коридоре помедлили секунду.

— Патр и к.

— Ступай, Патрик, и приготовь-ка песен к свадьбе.

— Не вопрос! – бодренько отозвались из коридора.

— А можно мне Тадеуша навестить? – спросила я.

— Обойдешься, – лениво отозвался Дольгар. – Нилли я на!

В зал заглянула знакомая мне черноглазая девчонка – словно ждала под дверью. – Проводи славянскую княжну в ее покои.

Я встала и, улыбнувшись служанке, поспешила следом за ней в вышеозначенные покои.

Покои… говорил бы прямо – тюрьма. Правда, тюрьма довольно комфортабельная.

Я так устала, что, едва Ниллияна и Врацет ушли, и в замке провернулся ключ, стянула одежду и забралась под тяжелое пуховое одеяло. Бежать было некуда, а дергаться бессмысленно, и наверное, именно поэтому, мною овладело какое-то тупое равнодушие.

В сущности, мне повезло. Я могла и замерзнуть где-нибудь в лесу, и нарваться на Олькмера и его ребят без Тадеуша, который придумал обман с княжной, благодаря чему меня не изнасиловали и не бросили куда-нибудь в придорожную канаву. А здесь тепло, и грозит мне только Дольгар. Заделает наследника – и отстанет. Главное – перетерпеть, потому что один Дольгар – не такое унижение, как весь его гарнизон. Наперекор гордости и разуму, тело радовалось, что покормили и есть, где спать. Надеюсь, до свадьбы меня не тронут…

Правда, где-то на грани сознания настойчиво звенел маленький комарик – «сбегу-сбегу-сбегу… не дамся… сбегу… все равно сбегу…» Но я его отгоняла на потом, зная, что позже, когда я высплюсь и восстановлю силы, он победит.

Кровать оказалась громадной и очень мягкой, стекол в окнах не было, отчего комнату, в отличие от душного зала, наполняла осенняя свежесть и душистый воздух, отдающий хвоей, мокрой листвой и речной водой.

Странный карлик все не шел из головы. Впрочем, спустя несколько минут меня словно выключили – усталость и переживания взяли, наконец, свое.

Во сне колокольчиком заливался звонкий смех, разлетались брызгами лужи из-под маленьких красных сапожек и светило яркое солнце. Кто-то держал меня за руку, и щемящая нежность переполняла сердце, но солнце светило прямо в глаза, мешая разглядеть обладателя руки. Затем была ночь, хлесткий ливень и бесконечный, торопливый путь через скалы. Я задыхалась и падала, ноги налились свинцом, но бежала изо всех сил. И снова кто-то шел рядом и держал меня за руку, не позволяя сдаться и упасть, и эта теплая рука была единственным надежным в бешеной гонке по холодным скользким камням сквозь пелену дождя. В следующем сне карлик шутил что-то про моих детей, что-то очень обидное, и я сжимала в руке нож, собираясь убить Ришцена, который прижал меня в караулке. Я улетела от него, поднялась над башнями замка, рванулась вперед, сквозь дождь и ветер – к морю, где грохотали тяжелые валы, разбиваясь пеной о скалы. По скалам бежали несколько человек в черном, их преследовали, а я была птицей, и с отстраненным ужасом отметила, что вместо руки у меня мокрое белое крыло с серой оторочкой, как у альбатроса, и я никогда уже не стану человеком, мне придется всегда кружить над волнами, криком предупреждая моряков. Затем вдруг возник человек с зелеными глазами, но на этот раз я видела только смутный силуэт в темноте. «Скоро грянет буря» – сказал он. «Скоро грянет буря!»

Я вздрогнула и проснулась.

За окном вечерело, пронзительно кричали стрижи. В окна доносился шелест ветра в ветвях и плеск реки. Сон ушел, словно его и не было.

Я встала, расплела волосы – не выношу, когда они стянуты – и убрала в свободный узел. Натягивать неудобное платье не хотелось, но другого не было, и пришлось смириться. Не сидеть же тут постоянно.