Александр Башибузук - Страна Арманьяк. Дракон Золотого Руна

– Монсьор… – Иост неожиданно пришел в себя. – Монсьор… я… я подвел вас…

– Ты прожил жизнь настоящего благородного кабальеро. Нет тебе ни в чем упрека.

– Правда?..

– Чистая правда, дамуазо Иост Геккерен. Яви мне свою последнюю просьбу. Клянусь Всевышним, я выполню ее.

– Нет ее… – едва слышно прошептал Иост.

– Может, разыскать и помочь кому-нибудь из твоих родных?

– У меня были только вы… и я счастлив был вам служить…

– Благодарю тебя, дамуазо, за службу. А теперь возьми это… – я вложил ему в руки свой кинжал, – и повторяй за мной. Ave Domine [4] Славься, Господь (лат.) – слова католической молитвы. …

– Ave Domine…

Потом зашвырнул в угол окровавленный ланцет, вышел на палубу, вздохнул и закрыл глаза. Немедленно явилась картинка, на которой живой Иост завывает как паровозная сирена и улепетывает со всех ног к замку, после того как я собрался его искупать в море. А вот он со слезами на глазах отказывается отправляться в тыл, возле моста при Нейсе. А здесь паренек, стоя на одном колене, целует меч при посвящении в эскудеро… Твою же мать!!!

Накатила дикая злость, и я заорал в звездное небо:

– Ну что, барон, что ты там блеял про рай? Хорошо тебе? Еще такого счастья у Господа попросишь, ублюдок?..

– Не надо, монсьор… – Рядом стал Клаус и ткнулся головой мне в плечо. – Господь так рассудил, и негоже его гневить.

– Не реви. – Я прижал паренька к себе.

– Он был мне братом, монсьор…

– Вот равно – не реви. Держи… помянем раба божьего Иоста…

Иоста мы похоронили на берегу. Не любил он море, и я решил не отдавать его волнам. Оплатил обряд, место на кладбище и приличествующий уход за могилкой на долгое время вперед. Сам же на погребении не присутствовал, но ничего: мне кажется, я в Кале появляюсь не последний раз, будет возможность еще проведать. Тяжело… Да, я пролил уже немало кровушки, свыкся со смертью, утаскивающей из-под носа моих друзей, но Иост… Тяжело мне…

– Монсьор…

Я оторвался от созерцания почти черной воды и обернулся.

Клаус. Мальчишка как-то резко повзрослел после смерти Иоста. Нет, видом он и был детина детиной, я сейчас говорю о внутренней составляющей. Изменился он очень разительно – из буйного, смешливого оболтуса превратился в серьезного рассудительного мужчину. Да, смерть друзей накладывает разный отпечаток…

– Что, Клаус?

– Монсьор, а что такое честь?

– Честь? – Я слегка задумался. – Это очень сложное и одновременно простое понятие.

– Для меня было раньше все просто… – Клаус с сомнением покачал головой. – А сейчас… сейчас, даже не знаю.

– Подай вина… – Я присел в кресло, поставил бокал под рубиновый ручеек, лившийся из бутыли, и показал мальчишке на стул напротив. – Скажи, много ли чести в том, что Иост с презрением оттолкнул своего убийцу?

– Не знаю. – Паренек потупился. – Он… он указал смерду его место… вроде… но…

– Говори.

– Но, с другой стороны, этот его поступок привел к его же глупой смерти. Так, монсьор?

– Так. Продолжай.

– Получается, в поступке чести нет. – Клаус недоуменно провел ладонью по лбу. – Я начинаю понимать, но…

– Честь – это твое внутреннее достоинство, честь – это поступки и действия, позволяющие уважать самого себя. Честь, в конце концов, – это верность своим личным приоритетам. Приоритетам, которые надо тщательно выбирать. Думаешь, меня не коробило скверное лицедейство? Да я готов был самого себя кинжалом за подобное унижение проткнуть, но понимал, что надо в первую очередь выполнить поручение государя. Умей, мальчик, расставлять приоритеты. Иногда, бывает, нет урону чести даже в постыдном бегстве… Ладно, думаю, у нас будет еще возможность обсудить все эти понятия. А пока прервемся…

– Монсьор, обер-кок испрашивает разрешения подавать ужин. – Передо мной нарисовалась неразлучная парочка пажей.

– Здесь, на мостике, пускай сервируют… – великодушно разрешил я и невольно втянул в себя дразнящий аромат жареной рыбы. – Да… стоп, сорванцы. Отвечайте на мой вопрос: что такое честь?

– Наша честь состоит в верности вам! – хором выпалили мальчики. – А все остальное не важно.

– Вот как… Хорошо, свободны, – удовлетворился я ответом и повернулся к Клаусу: – Слышал?

Парень дождался, пока пажи скрылись из виду, и с возмущением выпалил:

– Да они нас подслушивали, я сам видел!

– Вот же шельмецы! Выдрать бы их…

– Не надо, монсьор, – смутился Клаус. – На самом деле славные мальчишки.