Андрей Посняков - Ливонский принц

Кто ж такой тот мальчишка, что делал наговоры на самого царя? Откуда взялся он здесь, в Кремле, у самого царского трона? Наверное, сын одной из многочисленных жертв грозного тирана. Хм… если так, тогда почему не казнен вместе с родителями? На худой конец – не сослан? Шляется по Кремлю с черепами, по ночам по подвалам шастает… По подвалам! А этот парень явно должен бы знать… ну, хотя бы вот тот амбар, через который Арцыбашев попал в эту жуткую эпоху. Эх, отыскать бы мальца… Только вот как бы?

С той самой ночи все подвалы да амбары в Кремле позакрывали на замки, а к некоторым еще и приставили стражей. К «тому» амбару – тоже. Здоровенный такой парняга стоял, в черном опричном кафтане, с бердышом, при сабле. Не пройдешь, не проникнешь… вот незадача-то.

Весь день Леонид так и промаялся в пустых раздумьях. Исподволь расспрашивал собственного слугу да все пытался вспомнить, что же он знал о принце Магнусе. А мало чего знал! Датчанин. Младший брат нынешнего датского короля Фредерика. Судя по одному слуге – явно не богат, скорей беден, если по королевским меркам брать.

Моргая светло-серыми глазами, юный слуга Петер на расспросе показал, что король Фредерик лет десять назад купил у Эзельского епископа Иозана фон Мюнхгаузена весь его остров, да и не только остров – все епископство. Остров Эзель – Сааремаа, Пильтен, еще несколько замков и – с каких-то хренов – право на Ригу и Ревель.

– Это ж откуда у эзельского епископа такие права-то? – изумился молодой человек. – Надо же – Рига!

Петер пожал плечами:

– Не знаю, откуда права, а только и они проданы были. За тридцать тысяч талеров, так как-то. Только ратманы Ревеля и Риги с теми правами не согласились.

– Поня-атно! – хохотнул Леонид. – Что они, дураки, соглашаться? А Пильтен – это что?

– Епархия, майи герр, – слуга удивленно моргнул. – Пильтен, Донедаген, Эрвален и все такое прочее. Если и есть в мире какая-то жуткая дыра – то это именно там. Да что вы, ваше величество, забыли, как в тамошней грязище застряли?

Новоявленный король Ливонии рассеянно махнул рукой и задумался. Как-то ему здесь вдруг показалось неуютно – парень тот, со стрелой в груди, некстати вдруг вспомнился. Дьяк еще этот, Андрей Щелкалов – в Ливонию грозится отправить. Хотя не он грозится – самого царя воля! Ишь ты, войско дает. Так, собственно говоря, принц Магнус в Москву за тем и приехал. За войском русским да за ливонской короною… жаловать коей Иван Васильевич, при всем к нему уважении, уж никаких прав не имел. Впрочем, в Ливонии сейчас такое творилось, что сам черт ногу сломит. Немцы, шведы. Поляки, русские… Датчане, вот. Хотя Дания-то уж слишком в ливонские дела не лезла. Хватало всяких прочих шведов.

Не-ет, в Ливонию никак нельзя! Ухайдакают еще шальной стрелой или пулей… Или с лошади упадешь да свернешь себе шею – запросто. К тому же выход-то в родную эпоху – здесь, в Кремле. А не в Ревеле, не в Риге, не на Сааремаа.

Черт, черт, черт! Как бы от этого похода-то откосить? Может, больным сказаться?

Ничего придумать Арцыбашев пока не успел – не дали. Снова явился дьяк Андрей Яковлевич, канцлер, приставленный к знатному иностранцу, надо думать, самим царем. Явился, поклонился и, щелкнув пальцами, пригласил «господина короля» на «служилых людей ристалище», сиречь на военный смотр.

Отказываться было как-то неудобно, пришлось собраться, пойти… Единственное, что все же сделал «принц» – это заявил, что чувствует себя как-то не очень – мутит после вчерашней пьянки, потому верхом… ни-ни!

– Ничо, – ухмыльнулся дьяк. – Лошадь тебе смирненькую подберем. А по пути заедем – рассолу попьешь.

– А далеко ехать-то?

– Да рядом, на площади Красной.

– Так не лучше ль пешком?

От таких слов Щелкалов изменился в лице и даже закашлялся, пояснив, что это, мол, в разных нищих полночных странах (европейских, ага) владетельное лицо может пешком ходить, как последний шпынь ненадобный, а в русском царстве не так. Тут даже захудалые дети боярские со двора на двор пешком не пойдут, потому как – чести урон.

– Так что ты, королевич, все эти ливонские замашки брось! И к обычаям нашим привыкай потихоньку.

Слава богу, конек – или кобыла, в таких тонкостях Арцыбашев совершенно не разбирался – оказался смирным. Взгромоздившись в седло, хитрый «королевич» сразу же отдал поводья слуге – веди, мол – и, поправив щедро украшенную жемчугом шапку (тоже царский подарок, как и усыпанная драгоценными камнями сабля), с любопытством посматривал по сторонам.