– Эй, шкипер! – Паша Домкрат лениво прищелкнул пальцами, подзывая обслугу – ну, а как еще назвать-то? Не капитаном же – посудина-то принадлежала Паше, значит, он тут и и капитан, и все прочее, адмирал даже.
– Да, Павел Сергеевич, – вышколенно изогнулся шкипер, седой, но все еще бравый, некогда уволенный из торгового флота за беспробудное пьянство. Ну, Паша-то ему особенно пить не давал.
– Сфоткай-ка нас, Афанасий. – Хозяин катера расслабленно махнул рукой, поправляя на шее толстенную золотую цепь. – Эй, девчонки, а ну давай сюда!
– Ой, Пашенька, да мы с радостью! – Девушки с визгом обступили Павла, облепили, словно мухи.
– Э-э, – засмеялся тот. – Чего так-то просто встали? Купальников я ваших не видел? А ну-ка, лифчики быстро сняли!
– Да легко! Оп-па!
И все три, разом сбросив лишние предметы туалета, вмиг остались топлесс! И как это у них так здорово получилось, тренировались, что ли?
Паша ухмыльнулся, покосившись на палубу. Там был накрыт стол, за которым сидел гость, вдруг оставшийся в одиночестве – худосочного вида господин с хмурым, морщинистым и пропитым, как у старого цыгана, лицом, в черной джинсовке, казавшийся чуть старше Павла Сергеевича.
– Михаил Петрович, а ты что ж к нам не присоединишься? Иль девчонки не нравятся?
– Да нет, почему ж? Нравятся, – гость недовольно скривился. – Мне б перетереть кое-что…
– Да ладно, я ж сказал, все терки – завтра.
– Ну, завтра так завтра…
Михаил Петрович (у которого, кстати, тоже имелось прозвище – Миша Шахер-Махер), смакуя, отхлебнул из высокого, с золотым ободком, бокала бордо урожая одна тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года и, посмотрев на полураздетых девиц, невольно поежился – на улице-то был не май месяц, к тому же темнело и холодало.
Поставив за штурвал шкипера Афанасия, Паша прихватил девок и тоже уселся за стол под тентом. Налил водочки – всем, кроме гостя, который страдал печенью и давно уже пил только вино, причем очень и очень недешевое.
– Ну, чтоб у нас все было, а нам за это ничего не было!
Девушки с хохотом выпили, а Михаил Петрович поморщился. Вот же принес черт! И чего ему надо? Сидит, блин, как сыч… и ведь не выгонишь, братва не одобрит!
Однако и сидеть здесь с ним… Куда-то уже и веселье пропало.
Шумно вздохнув, Паша закусил водку креветками и, натянув на мощный торс полосатую матросскую майку, громко велел шкиперу поворачивать к дому.
– Ну у тебя и голосина! – снова поежился гость. – Как у пьяного дьякона. Прямо иерихонская труба.
– Какая еще, нафиг, труба?
– А, не бери в голову, уважаемый.
Паша отвернулся, скрывая гнев. Ишь ты, сука, выеживается – мол, не поймешь. А Домкрат очень даже все хорошо понимал. И знал точно – не зря Шахер-Махер явился. В гости? Ага, с его-то здоровьишком только на катерах и плавать. Что ж понесло в леса-то? Ясно что – какой-то финансовый интерес, на который у Миши был нюх лучше, чем на дичь у иной гончей.
– Владимирский централ… – заголосили динамики, и Паша, хлопнув первую попавшуюся девку по заднице, вновь вернулся к штурвалу.
– Ой, ой, Пашенька! Ты только нас всех не опрокинь, ладно?
– Паша, а мы что, уже домой, да?
– Домой, домой, нечего тут мерзнуть. Сейчас дискотеку устроим – на всю деревню, потом голыми купаться пойдем… у меня тут пляж, свой, личный.
– Ой, Пашенька… а нас жена твоя не прогонит?
– Да говорю ж, я ее в Бали отослал, как раз перед вашим приездом.
«Владимирский централ» в динамиках неожиданно сменился голосом Олега Митяева, впрочем, никто подмены не заметил: подвыпившим девчонкам было все равно, Мише Шахер-Махеру – тем более.
Когда проходят дни запоя,
Мой друг причесан и побрит,
И о высоком говорит…
Мириады серебряных звезд ярко горели в небе, и сверкающий изумрудами астероидный пояс из останков бывшей Луны четко разрезал небосвод на две неравные части.
Причалив, Паша первым делом отправился в дом, раздавая указания слугам. Впрочем, уже и не нужно было ничего приказывать, все и так делалось словно само собою: во дворе на мангале жарился шашлычок, на кухне шинковались – нет, заправлялись уже – салаты, в том числе целое ведро любимого Пашиного «оливье», в печи давно запекалась-томилась форель по-фински: тает во рту и вообще – пальчики оближешь, и даже если насытился так, что яства из ушей лезут, и тогда не удержишься, съешь хоть кусочек, а то и два.
Девчонки радовались, да и Паша все время смеялся, молчаливо улыбались слуги. Раз хозяин доволен, то и им что-нибудь несомненно обломится от его радости: щедрые премиальные или хотя бы остатки еды.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу