Владимир Поселягин - Коммандос

Добрались благополучно, хоть и встретили пару телег да конного полицая, но он мной не заинтересовался, куда-то спешил. Повернув на заросшую, давно не езженную дорогу, ту самую, куда я вытащил избитого милиционера и передал его на руки военным, и покатил дальше. Тут была возможность срезать угол и сблизиться с лагерем, хотя, конечно, все равно потом километров десять придется идти пешком. Повозка не пройдет.

Чуть позже, когда уже почти совсем стемнело, я свернул на узкую, начавшую зарастать дорогу, и мы дальше двинули по ней. Двое парней шли впереди и срубали трофейным топориком, изъятым у полицаев, деревца, что выросли на дороге. Подсвечивали выданным мной фонариком. У меня их было два: один в мешке, другой изъял у старшего полицая, того борова. Но как бы то ни было, уже ночью мы вышли на небольшую поляну и начали разбивать лагерь. Пока один летун возился с лошадьми — он был деревенский и работал уверенно, ему нужно было их обиходить и напоить, — я побежал в основной лагерь. Нужно предупредить Середу о пополнении, привести старшину, чтобы он утром увел их в лагерь, и можно выспаться, а завтра я, наконец, отправлюсь в Луцк. В который уже раз.

Когда к десяти часам утра впереди появились окраины города, я даже вздохнул спокойнее. Вот стояла у меня занозой уверенность, что снова сегодня не доберусь до него, ан-нет, доехал. Вон, лошади бодро перебирают копытами, я их недавно в речки напоил, трясется, погромыхивая бортами, повозка, и приближается въезд с блокпостом, сложенным из мешков. Это уже нововведение, в прошлый раз этого не было. Три недели всего прошло с моего прошлого появления, а уже изменения есть.

На въезде меня осмотрели, проверили документы, поворошили сено, отчего один полицай обзавелся укусом на пальце — молодец Смелый! — и я проехал в город. На первом же повороте свернул на узкую улочку и направился в сторону торга. По главным ехать не хотелось, уж лучше так, подворотнями. Это и стало той каплей, которая преломила мое мнение, и я поверил в судьбу. На одной из улочек мне встретился Станислав Яцко, тот самый пулеметчик, что на третий день войны залег у дороги и в течение сорока минут расстреливал из пулемета длинную колонну беженцев. Стариков, детей, женщин. По примерным данным, в том открытом поле, где невозможно было спрятаться от губительного убийственного огня, погибло от пятисот до восьмисот человек. Из них больше сотни были дети. Кроме одной санитарной машины с ранеными, больше военных там не было.

О нем я слышал, еще работая в управлении, но полные данные и особенно фото получил от Стецько в Швейцарии и сразу его опознал, с ходу. Меня даже не смутила немецкая униформа, что была на нем. Он это.

Тогда он на телеге привез к дороге старый пулемет «Максим», что его отец, бывший унтер Российской армии, привез домой, когда государство начало разваливаться, и, установив на небольшом пригорке, со своим младшим братом, ставшим вторым номером, открыл огонь. По закону подлости, сам пулемет не заклинил, ни старые брезентовые ленты не подвели, ни осечек, работал как часы, выпустив одна за другой одиннадцать лент. Судьба. Сам Яцко еще коптит небо, а вот его брат уже поплатился, погиб буквально на третий день после той бойни. В небе тогда шел бой, наши истребители дрались с немцами, и эти уроды наблюдали за ним. А ведь когда идет бой, пули и снаряды не только в небо летят, но и в землю. Судя по тому, что его младшего брата разорвало пополам, попал в него снаряд пушки «мессера». Судьба, месть с неба. Это мне тоже Стецько поведал.

«Есть Бог на свете. Не зря меня на дороге столько мурыжили, все для того, чтобы этого ублюдка встретить. Ох, как же я рад», — подумал я, мельком осматривая улицу, есть ли еще тут кто из этой своры. К сожалению, он был один. Шел мне навстречу и, беря из газетного кулька спелые вишни, плевал себе под ноги косточки.

Натянув поводья и спрыгнув со скамейки возницы, я приласкал левого коня и, поглядывая на Яцко, замурлыкал себе под нос веселую бесхитростную мелодию, напоминающую «Сейчас прольется чья-то кровь, сейчас-сейчас, се-ейча-а-ас».

Так мурлыкая, я похлопал ладонью по крупу коня, держа тихую улочку под контролем. Вдали через перекресток проходил патруль из двух солдат и унтера, они только мельком посмотрели в нашу сторону и скрылись за углом. Женщина с двумя детишками шла от нас к углу с другой стороны улицы, да подслеповатый старик сидел и сонно клевал носом в ста метрах от нас на стесанном бревне-лавочке у большого двухэтажного дома. Вот и все, кто был на улочке кроме нас с Яцко. Кур и пяток гусаков в луже посередине улицы я не считаю. А, ну еще старый пес вышел на улицу рядом со стариком через специальную дыру в заборе и стал потягиваться, после чего начал яростно чесать бок со свалявшейся шерстью. Это все, кто был на улочке этим тихим будничным летним днем, поэтому когда Яцко проходил мимо, то получил удар в голову и, почувствовав, как его руку берут на излом, успел рассмотреть слезящимися глазами, как приближается какая-то повозка и темнота.