Олег Кожевников - Комкор

Бригадные механики и оружейники долго мучились, но в конце концов приспособили башню к ведению огня из пулемета аж под сорок градусов. Я тогда долго иронизировал по этому поводу и даже пообещал, что если они добьются угла возвышения в шестьдесят градусов, целую неделю разрешу поить их сверхкрепким шестидесятиградусным самогоном. Но эта моя мечта так и не была осуществлена по причине отсутствия технических, да и физических возможностей. Уже при сорокаградусном возвышении пулеметного ствола командир броневика, он же стрелок, был вынужден так раскорячиваться, когда вел огонь по самолетам, как, наверное, не всякая балерина способна при исполнении сложного па. Словом, как бы стрелок ни крутился, против конструкции башни не попрешь. Если именно на него будут кидать сверху бомбы, броневик становится совершенно беззащитным, и только активно двигаясь он может уйти от преследования.

Слава богу, не наша маленькая колонна являлась основной целью четырех Ю-87, у них была мишень пожирнее – три танка КВ-1 стояли на дороге, метрах в трехстах от меня, но основным раздражителем для немцев являлись даже не они, а уткнувшийся в кювет метрах в пятидесяти шикарный черный лимузин ЗИС-101. Наверняка немецкие асы посчитали, что им повезло наткнуться на колонну командующего войсками, дислоцированную в Белостокском выступе, и теперь они с безумным азартом пытались влепить бомбу прямо в этот представительский автомобиль. У меня их потуги вызвали лишь злорадный смешок: эти сволочи и не догадывались, что даже у командарма-10 Голубева по определению не могло быть такого шикарного автомобиля. Во всей Белостокской области таких машин было всего три: две из них возили высших партийных руководителей, еще одна – главного чекиста. И даже пусть в этом лимузине сидел бы сам первый секретарь обкома ВКПб, его устранение ни в коей мере не понизило бы боеспособности Красной армии, а может быть, и наоборот – меньше было бы политических горлопанов, непрестанно влезающих в дела армии.

Между тем с пятой или шестой попытки немцам все-таки удалось попасть пятидесятикилограммовой авиабомбой непосредственно в ЗИС-101, и от него во все стороны полетели какие-то предметы, а место его последней парковки окутал дым с пробивающимися языками пламени. Хоть меня и сжигала ярость к стервятникам, но мысленно я аплодировал их мастерству: надо же, уже с пятого захода попали точно в цель. Я знал, что даже у самого меткого немецкого бомбардировщика, которым, несомненно, являлся пикировщик Ю-87, разброс бомб достигает плюс-минус тридцати метров, да и то если его пилотирует опытный и физически выносливый летчик, ведь перегрузка на выходе из пикирования доходила до пяти-шести единиц. Естественно, чем большим было количество пикирований, тем сильнее пилот уставал, а точность бомбометания снижалась, так что если в первый заход пикировщика тебя не накрыло бомбой, то дальше вероятность этого момента только понижалась.

Именно такими аргументами во времена формирования противотанковой бригады я убеждал своих подчиненных не паниковать во время воздушных налетов, особо упирая на то, что для уничтожения бронеавтомобиля, в него надо сначала попасть, а попав, пробить его броню, да так пробить, чтобы «заброневое воздействие» оказалось достаточным для поражения экипажа и механизмов. Бомбой в движущуюся цель попасть практически невозможно, а от осколков спасет броня. Пулеметами поразить нашу бронетехнику нельзя, а стоявшая на вооружении немецких истребителей и штурмовиков пушка швейцарской фирмы «Эрликон» (MG-FF) имела малую дульную энергию; вес ее снаряда всего сто пятнадцать грамм, и только при удачном попадании он мог поразить легкий танк или бронеавтомобиль, а достать таким образом Т-34 или КВ было вообще невозможно.

Теоретически своим подчиненным я это прочно вбил в голову, ну а на практике… На практике мои словесные наставления вряд ли смогут противодействовать всепоглощающему инстинкту самосохранения. Только немалый личный опыт дает возможность продолжать хоть как-то мыслить под вой пикирующего «юнкерса». При реальной бомбардировке даже хорошо обстрелянный человек продолжает бояться. Вот, казалось бы, как меня дрючили еще в мою бытность в Эскадроне, приучая к близким взрывам, а в этой реальности я уже на практике пережил несколько авианалетов – ну и что, разве перестал бояться? Ничего подобного – трушу, как последнее чмо, аж до самой селезенки пробирает вой пикирующего «юнкерса», и кажется, что именно на меня упадет бомба. Но бояться – это одно, а впадать в панику – совершенно другое; только полученный жизненный опыт не дает забыть обо всем, а еще, конечно, ответственность за жизнь подчиненных.

Читать дальше