Василий Сахаров - Северная война

– Тогда всё просто. С восточной стороны у крестоносцев сил немного, пять тысяч германцев и лужичане с древанами и моричанами. Так что вечером подкрадёмся к вражеской стоянке, снимем караульных, дождёмся сигнала из города и атакуем противника с реки. Затем пробьём проход, пропустим лютичей и отойдём. Сигнал будет?

– Да. Город загорится.

– Жаль Радогощ, но не оставлять же его крестоносцам.

– Ага! – Рагдай нахмурился и тяжко вздохнул.

– Ладно. Это дело сделаем и прорвёмся, а дальше-то что? – поинтересовался я.

– Все вместе, не оставляя за собой никаких серьёзных заслонов, двинемся к Волегощу. Армия Конрада Третьего, вместе с которым Бернар из Клерво, приближается к этому городу. Допустить падения Волегоща нельзя, там много мирных людей, которых не успели вывезти, и это важный портовый город. Следовательно, нам необходимо дать крестоносцам главный бой, который решит исход всей войны. Поэтому было решено стягивать к морю все наши силы, какие только воз можно.

– Выходит, большая битва всё же произойдёт?

– Да.

– А если ещё немного подождать?

– Не получается, Вадим. Католики будто безумные прут вперёд и все крепости на своём пути щёлкают, словно орехи. Дубин разрушен. Зверин пал. За ним Луга. Потом ещё два серьёзных острога с северной стороны Звериного озера, а недавно ими был взят Росток. При этом потери у католиков огромные, но враги не останавливаются. Бернар из Клерво своими речами замутил вражеским военачальникам разум, а простые воины, словно бараны, идут на смерть и ничего не страшатся, ни мороза, ни подступающего голода, ни нападения из лесов, ни смерти товарищей. Это одержимые.

– Так, может, послать за головой Бернара витязей?

– Уже послали, но они не могут к нему подступиться. Два раза витязи в лагерь проникали, и каждый раз были вынуждены отступить, потому что враги смогли их обнаружить. Цистерцианцы чуют опасность, а Бернара охраняют лучше, чем короля.

– Понятно. Ну а так, что в наших краях происходит?

– Всё плохо. Крестоносцы строят на захваченных землях форты и укрепления, и держат там сильные гарнизоны, которые охраняют дороги и ведут постоянную разведку окрестностей. Земли бодричей уже полностью под ними и половина владений лютичей тоже. Беженцы, которые нашли приют в моём княжестве и на Руяне, начинают голодать, а продовольствия мало. Большинство наёмников вернулось домой, слишком большие у нас потери. Хунди Фремсинет никак не может одолеть Юхана Сверкерссона. Наши потери огромны, а воинов осталось мало.

– И поэтому было решено всё поставить на одно сражение?

– Да. Если выстоим под Волегощем, где сейчас строятся полевые укрепления, появится надежда, что все остальные наши противники на время отступят, и мы получим передышку. Ну а коли потерпим поражение, можно будет сказать, что мы уже проиграли. Останется только отступать, бить врага исподтишка, обливаться кровью и ждать следующего лета, которое станет для Венедии последним.

– Но есть же и хорошие моменты, – подбодрил я Рагдая.

– Какие? – горько усмехнулся князь.

– Во-первых, датчане так и не напали. Во-вторых, пять тысяч воинов из армии франков, сопровождая королеву Алиенору, вернулись на родину. В-третьих, мы дожили до наступления зимы, хотя крестоносцы грозились уже к концу осени уничтожить нас всех до единого и захватить Померанию. В-четвёртых, Европа сильно обескровлена, и германцы подумывают, что надо отступить, ибо на них могут навалиться угры, которые всё больше склоняются к византийскому патриарху. В-пятых, поляки грызутся между собой и не пытаются нарушить границу. В-шестых, нам удалось сохранить почти всех мирных людей, стариков, женщин и детей, которые через несколько лет, если мы выстоим, станут воинами. Вот такие хорошие моменты, так что нечего раскисать.

– Я не раскисаю, Вадим, ибо витязь всегда идёт до конца. Но всё же нам нелегко, и я устал.

– А никто и не говорил, что мы перебьём врагов без потерь. Так не бывает, княже, и ты это знаешь не хуже меня.

Рагдай поднял голову и хмыкнул:

– Ну, у тебя-то ещё и ничего. Воинов сохранил, и твои люди готовы драться дальше.

– Нет, ты не прав, – покачал я головой. – Прислушайся к ним получше, и убедишься, что их бодрость напускная. Да и с потерями не всё так хорошо, как могло бы быть. За весну, лето и осень я потерял тысячу сто воинов. Кто в Верхней Саксонии полёг, кто на берегах Лабы, кто во время прорыва через леса лютичей, а иные уже здесь, в чащобах между Дымино и Радогощем. Опять же наёмники с Руси себя беречь стараются. Они-то думали, что здесь война будет лёгкая, а как осознали, в какой кипящий котёл попали, так и задумались, а зачем им серебро, если на родину один из десятка вернётся. Пока я ещё держу их в узде, но терпелка у людей не железная, того и гляди, сорвутся да оставят меня с варягами и пруссами против всей вражьей силы. А когда наниматель помрёт, они никому уже не обязаны. Понятно, что храм Святовида вновь их под свою руку возьмёт. Однако недавно я узнал, что дружинники Берладника и степняки среди пленных лужичан выискивали проводников, которые могли бы их до границы с ляхами вывести. Вот так вот, княже.