Елена Бреус: Тайна зеркала

Поспешно отступая назад, она наступила пяткой на край своего балахона, покачнулась и, не переставая вопить, стала заваливаться на спину.

Катина рука с зонтиком замерла в воздухе, крик захлебнулся на высокой ноте. Как в замедленной съемке она смотрела на плавное и неумолимое падение памятника. Командор взмахнул руками как крыльями, ухватился за стоявшую в углу вешалку и потянул ее за собой. Разлапистая деревянная рогатина с парочкой плащей и шляп заскрипела, наклонилась и устремилась следом. Один из ее торчащих крючков, пролетая мимо комода, зацепил край ажурной салфетки и лихо сдернул вниз все, что на ней стояло и лежало, включая здоровенную хрустальную вазу. Могучий и раскатистый грохот от поочередного соприкосновения всего этого добра с паркетом потряс весь дом и отразился многократным эхом в высоких потолках. Маленькие искрящиеся кусочки хрусталя весело брызнули во все стороны.

От громкого звука Катя частично оглохла и потеряла ощущение времени и реальности. Во мгновение ока чистая и аккуратная прихожая превратилась в место, как говорят политические обозреватели: "…боевых действий с множественными разрушениями." Девушка не спускала глаз с опасного, но неустойчивого Командора и была безмерно удивлена тем, что он не развалился на большие гипсовые обломки при падении. Статуя лежала на полу целиком и издавала странные звуки. Катя опустила зонтик и обессилено привалилась к дверному косяку.

Коридор квартиры внезапно ожил: захлопали двери, пространство наполнилось людьми. Первым навстречу погрому поспешил лысый крепкий старичок, которого Катя сразу узнала. Его звали Семеном Степановичем и он вроде бы приходился новому Лосиному мужу дядей. Из других дверей появились две пожилые женщины. Катя сразу вспомнила, что маленькую толстушку зовут Нонна Пална, а тощую и высокую – Изольдой с непроизносимым отчеством. Последними в коридор из своей комнаты выбежали Борис и Люся – ЛЮСЯ!– целая и невредимая!

Статуя с помощью Семена Степановича уже кряхтя поднималась на ноги, и при ближайшем рассмотрении оказалась домработницей Маргаритой – женщиной немалого роста с пышными формами и косой вокруг головы "а-ля Юлия Тимошенко", а совсем не лавровым венком. Ее обычно невозмутимо-суровое лицо пылало гневом и всеми оттенками красного. Она подхватила нож, валявшийся неподалеку, и подскочила к Кате, потрясая руками.

–Дык, что ж это делается! – возмущенно взревела Маргарита, тыча острым тесаком в гостью.

Катя опасливо отодвигалась, а домработница продолжала наступать.

– Звонят в дверь, я открываю, а она на меня с палкой кидается и орет! – голос Маргариты дрожал от праведного возмущения.

Девушка попыталась оправдаться:

– Но вы же с ножом были! Я испугалась!

– Дык, я тесто на кухне раскатываю! Как раз кусок отрезала, чтобы в холодильник убрать, ножик и взяла! Откусывать мне его, что ли? А она как заорет, как кинется, чуть меня палкой своей не проткнула!

– Это всего лишь зонтик, – робко защищалась Катя.

Вид живой и здоровой Людмилы разом отмел все мрачные предположения о ее судьбе, терзавшие девушку всю дорогу. На смену им пришли сначала радость от того, что все в порядке, а потом острая досада на свою мнительность. Получается, что она мчалась в Алма-Ату сломя голову, полная самых ужасных предчувствий, спасать злополучную тетку из рук мужа-негодяя только по вине своего разыгравшегося воображения!

– Ах, это же Катариночка приехала, – выплыла вперед Люся со сладенькой улыбочкой на ухоженном лице.

В отличие от остальных обитателей квартиры, имевших заспанный и растрепанный вид, Людмила выглядела шикарно: в бежевом пеньюаре и домашних туфлях того же цвета с пушистыми помпонами. Она поспешно подошла к Кате и подставила щеку для поцелуя. Не настоящего поцелуя, упаси Бог! Только легкое касание щек, как это принято у истинных леди. Поскольку Катя себя к истинным "ледям" не причисляла, у нее появился соблазн с размаху чмокнуть родственницу в тщательно напудренную и нарумяненную физиономию. Идею пришлось с сожалением оставить – это может дорого ей обойтись.

Приблизившись, Людмила сделала Кате страшные глаза и умильную гримасу, которая, похоже, означала, что про ночной звонок сейчас говорить не стоит. Другие обитатели квартиры по-разному приветствовали гостью. Маленькая и пухлая Нонна Пална гостеприимно заулыбалась; Борис неловко приобнял родственницу за плечи; тощая же Изольда как-там-ее-по-отчеству холодно кивнула Кате и произнесла, обращаясь к дверному косяку: