– Анастасия Дормидонтовна, а Вы разве сегодня не в парк?
– Извините, Аполлинарий Дмитриевич, – в тон ему произнесла я елейным голоском, – но мне нельзя опаздывать на работу.
– Жаль, очень жаль. Позвольте откланяться, дальше, к сожалению, проводить Вас не смогу.
Странно, он произнес это глухо, скрипнув зубами, и хоть сожаление было искренним, но тон настолько мрачным, что я вскинула глаза. Вскинула глаза, и мурашки побежали по спине во второй раз: стеклянный взгляд, а лицо побледнело и стало неприятно желтым.
– До свидания, – быстро простилась я и кинулась через дорогу.
– Надеюсь, – глухо догнало меня в спину.
После настолько неприятной встречи, меня неделю не манило на любимую аллею. Лишив себя, таким образом, утренних прогулок, стала раздражаться по любому пустяку. Нечего не поделаешь, я – раб своих привычек, и чем старше становлюсь, тем труднее мне отказываться от мелких ежедневных радостей. А утренняя прогулка давала мне возможность спокойно переносить служебную сумятицу, нервозность и спешку. (Хотя от того, поторопимся мы с очередной бумажкой или нет, ничего не зависело ни в глобальном масштабе, ни даже в масштабе одного города. В моем представлении, бюрократический механизм настолько отточен веками, что нужно только спокойно и внимательно выполнять свою роль болтика. Представляете себе, если где-нибудь в машине какая-нибудь свихнувшаяся на карьеризме гаечка захотела бы завернуться потуже, чтобы ее заметили и оценили? – В результате ее действа, перекосило и заклинило поршень… Зато выпендрилась гаечка).
Короче говоря, через неделю я снова была в парке, но зашла в него по другой аллее, посмеиваясь над своими партизанскими глупостями. Я уже вполне спокойно приближалась к цветущим чайным розам, как услыхала за своей спиной возбужденные голоса:
– Нет, ты не станешь ходить к ней! – требовал женский.
– Отстань, это не твое дело! – отмахивался от женского мужской.
– Нет, мое! Если ты попытаешься подойти к ней, все ей расскажу!
– Только попробуй!
Мне стало интересно, и я обернулась в сторону спорящих. Увидеть удалось только полную женщину в лиловом плаще, а мужчина стоял ко мне спиной. И хотя мужчина был одет в подозрительно-похожий костюм Аполлинария Дмитриевича, но он был более высоким, широкоплечим, можно сказать, могучим.
– Послушай, я ведь тебе жена! Под венцом стояли! Как тебе не стыдно, Петруша?!
– Оставь меня, постылая. Не доводи до греха! Пусти, я тебе говорю!
Но она вцепилась в его рукав, не давая ему двинуться с места. Тогда он с силой отмахнулся от нее, женщина рухнула в траву, под плащом оказалась плюшевая бордовая юбка с оборками, которая задравшись, в свою очередь обнажила белый чулок. Она раскинулась на траве, как пышный разноцветный пион. А мужчина, махнув рукой, скрылся на боковой аллее. Женщина лежала и плакала.
Я подбежала к ней, чтобы помочь подняться. Но когда наклонилась, она неожиданно с такой ненавистью взглянула на меня, что я отпрянула.
– Горем моим пришла насладиться, змея эдакая!
Ошеломленная, я не знала, что ответить.
– Вы, наверное, с кем-то меня путаете, – наконец, осенило меня.
– Да, нет уж ни с кем я тебя, милочка, не путаю.
Она вскочила на ноги. От гнева ее лицо заалело, пышные волосы в замысловатой прическе растрепались, и она еще больше стала похожа на пион. Даже слезы испарились мгновенно.
– Такие, как ты и сбивают мужчин с толку! Да, запомни, мы венчаны! Перед Богом мы – муж и жена! Вот так-то!
– Позвольте, да с чего Вы взяли, что я покушаюсь на Вашего мужа? – тут уж я перешла на повышенный тон.
– А что скажешь, не нужен? Да, у него таких как ты содержанок, пруд пруди! А жена-то я, единственная… – она протянула последнее слово, стараясь меня уязвить, как можно сильнее.
Но я уже опомнилась.
– Ну, знаете… – Только и сказала я и направилась из парка к шумной магистрали. Перешла ее и обернулась: купчиха (а почему то мне захотелось окрестить ее именно так) стояла перед несущимися машинами, что-то выкрикивая мне вслед. Я быстро пошла по тротуару на работу, прокручивая в голове безумный ролик утренней встречи.
Даже рабов привычек можно отучить от чего хочешь, если очень постараться. Я не оказалась исключением. И хоть ноги по утрам пытались свернуть то на знакомую аллею, то в парк, приходилось подавлять в себе всякие мысли о цветущих липах, розовых цветниках и каменном народце, которым когда-то населили парк и среди которого у меня были свои любимчики, например, разлегшийся на траве лев с усатой улыбкой. Пришлось подниматься на пятнадцать минут раньше и искать другое уютное место, безлюдное по утрам. Там я изредка встречалась со спаниелем и дамой, его выгуливающей. Белки шастали по веткам. Какие-то цветы радовались поздней весне, плакучая ива склонялась над аллеей и ее ярко-зеленые веселые листочки совсем не навевали мыслей о слезах. Но дурманящий цвет липы и скульптуры в парках для меня были утеряны. Так закончилась весна и прошла часть лета. Происшествие, случившееся в мае, стало понемногу забываться.
Читать дальше