Николай Инодин - В тени сгоревшего кипариса

Утром, перед завтраком, танкистов посетили греческие офицеры, но разговора не получилось – никто из визитеров не знал русского языка, а мучиться, листать разговорник лейтенант не счел нужным. Пообщались жестами, Клитин схему обороны показал. Покивали друг другу и разошлись. О чем говорить советскому командиру с отродьем помещиков и капиталистов? У них на погонах следы от корон еще не выцвели.

Когда вокруг притаившейся Корчи взлетели в небо сигнальные ракеты, Клитин вдруг ощутил досаду от того, что ему не нужно бросать вперед свои танки. Кажется, в ноздрях до сих пор стоит мерзкий запах горелой человечины, обгоревшие обломки Т-26 стоят рядом, но до ломоты в ладонях захотелось сжать рукояти наводки, поймать в прицел врага, толчком педали послать в него снаряд или всадить пулеметную очередь. Не важно, что в ответ может прилететь отлитая в сталь стремительная смерть, важнее видеть, как падают в грязь тела убитых тобой противников.

Лейтенант опускает бинокль на крышу башни, машинально вытирает ладони о комбинезон и без особой необходимости выходит в эфир:

– Я третий-раз, внимательно смотреть!

Невидимый с позиций третьей роты бой разгорается, к трескотне винтовочного огня добавились пулеметные очереди. В ответ ударила артиллерия, и вскоре отдельные выстрелы и разрывы сливаются в сплошном реве канонады. Клитину хочется послушать переговоры ведущих бой танков, но на такое нарушение он пойти не может, ждет доклада подчиненных или вызов командира батальона, не меняет настройки радиостанции. Лейтенанту остается до рези в глазах вглядываться в лежащее перед ним пространство, переводить бинокль с дома на дом, с кустов на группы деревьев.

Бой смещается к центру Корчи, парни сейчас протискиваются по узким улочкам, ломают дома, прокладывают путь пехоте. Клитин должен ждать – самое невыносимое из состояний. И тут, наконец, оживает радиостанция:

– Ориентир четыре, двести метров вправо, ближе сто, наблюдаю скопление пехоты!

Вот, начинается! Лейтенант ловит в поле зрения бинокля черепичную крышу крестьянского дома, берет чуть правее и ближе. Среди метелок высокой рыжей травы перебегают согнувшиеся фигурки с оружием в руках. Ротный укладывает бинокль в чехол, опускается на свое место – только защелка люка клацнула.

– Я третий-раз, приготовиться к отражению атаки! Моторы не заводить, без команды огня не открывать!

И заряжающему:

– Осколочный!

Влажно чавкает затвор пушки, принимает в вычищенное до блеска нутро орудия первый на сегодня снаряд.

Командирская панорама – неважная замена биноклю, изображение хуже, зато поле зрения шире. Клитин вспоминает, что не предупредил греков, но те и сами видят противника, стрелки разбежались по окопам, клацают затворами. Пулеметный расчет продернул ленту в свой антикварный французский самовар – ничего, в обороне эти монстры работают не хуже современных систем. Сноровистые, черти, приятно посмотреть, пулеметчики обучены превосходно. Лейтенант поворачивает маховик горизонтальной наводки, загоняет в поле прицела ближайшую группу итальянцев, но близкий снарядный разрыв закрывает обзор клубами дыма и пыли. Укрытые за строениями и посадками пушки врага где-то близко, и их много – одновременно встают десятки разрывов.

– Драпать решили, уроды! – злорадствует лейтенант.

Чтобы вывести из окружения батальон пехоты, не станут стягивать всю оставшуюся в дивизии артиллерию – к гадалке не ходи, на прорыв собралось итальянское руководство.

– Мы вам тут как раз дорожку приготовили, заждались, – Клитин припал к прицелу, не замечает, что проговаривает мысли вслух. Положив руку на следующий снаряд, будто копируя выражение лица командира, хищно осклабился заряжающий.

Итальянские артиллеристы пристрелялись, снаряды ложатся среди мелких греческих окопов. Очередной разрыв бросает в воздух остатки станкового пулемета. От лихого расчета остались лишь невыразительные ошметки. На совесть закопанные танки может достать только прямое попадание, которого так и не случилось.

Из травы поднялись сотни фигурок, разевают рты – наверно, кричат. Идут на засыпаемую снарядами оборону.

– Не стрелять! – цедит Клитин. – Ближе подпустим!

За первой цепью итальянцев поднимается вторая, третья…

Пушки замолкают, когда пехоте фашистов остается пройти от силы двести метров. Вразнобой хлопают винтовки вставших в окопах греков, итальянцы побежали, достают из подсумков гранаты… Пора!