— Это так? Достопочтимая Элки.
Хозяйка Сконе кивнула головой в ответ на заданный Штауфеном вопрос и улыбнулась. Торжественное мероприятие ей нравилось, особенно размах, с которым оно проходило. Единственное, о чём она сожалела в этот момент, так это отсутствие родственников из Мальме. Вот бы они рты пораскрывали, глядя на то, как её дочка выходит замуж.
— Трюггви, — продолжил свою речь Гюнтер, — ты самый храбрый и самый сильный из моих рыцарей, а Гунндис, несомненно, одна из красивейших женщин на свете. Если ваши дети станут такими же, как их родители, то слава о них, разнесётся по всей земле. Благословляю тебя. Живите в любви. Да будет так!
Штауфены и Элки поднялись со своих мест, и по этому сигналу, из шатра, разбитого в углу дворика вышла Гунндис в сопровождении двух девочек, поддерживающих длинный шлейф невесты. Чёрное свадебное платье из драгоценного бархата, украшенное ниткой жемчуга, облегало фигуру Гунндис, блестя каждой складкой, как полированный срез антрацита. С каждым шагом, ткань перекатывалась волнами, создавая впечатление не идущей, а плывущей по водной глади женщины. Голова невесты была покрыта белоснежной фатой, зафиксированной серебряным обручем в виде изящной короны. Гунндис остановилась перед ступеньками помоста, дождалась Трюггви и вместе, рука об руку взошли на подиум по красной ковровой дорожке, где их поджидал дядя княжны, стоящий за небольшой трибуной, облачённый в белую мантию. Протяжный рёв рога заставил собравшуюся публику замолчать — началась церемония бракосочетания.
— Бабушка, — обратился мальчик к Элки, — почему мама в чёрном платье?
— Так принято*. Твоя мама сегодня невеста. Видишь, какая она у тебя красавица?
— Да. Она самая красивая на свете, — чуть слышно пробормотал ребёнок, — и такая счастливая.
(У датчан, вплоть до начала ХХ века, свадебный наряд невесты был чёрного цвета. Только после Первой Мировой войны невесты стали наряжаться в белые платья).*
Свадебный пир затянулся глубоко за полночь. Блюд было не перечесть. Дошло до того, что в столовой замка самолвинский пёс рыжей масти стал воротить нос от подкидываемых ему костей. Чуть ли не волоча раздувшимся брюхом по полу, он заполз под стол и, обессилевший от обжорства, устроившись в ногах Элки, уснул. Хозяйка Сконе несколько раз понажимала носком сапожка живот собачки, получая от этого удовольствие, а когда к столу поднесли фрукты, забыла об увлечении и как практически все гости обратила свой интерес на заморские диковины.
На широком оловянном подносе были разложены гроздья бананов, окружавшие водружённый по центру блюда огромный ананас.
— Как называется дерево, которое плодоносит подобным 'шишкояблоком'? — Спросила Элки у Гюнтера.
— Госпожа Элки, — ответил Штауфен, — этот чудесный плод привёз дядя моей жены Алексий из очень далёких стран, что находятся на краю света*. Насколько я знаю, они растут на кустах.
(Родиной ананаса являются сухие плоскогорья центральной Бразилии, был открыт Христофором Колумбом во время его путешествия на остров Гваделупу).*
— А эти длинные стручки?
— Это бананы. Они растут в Индии, откуда нам доставляют специи купцы Смоленского клуба. К моему глубочайшему сожалению, стоимость одного стручка равна всему урожаю княжества. Но ради сегодняшнего торжества…
В разговор вмешалась Нюра.
— А вы знаете, что ещё Плиний Старший в своём трактате 'Естественная история', писал о том, что великий Александр Македонянин во время своего похода в Индию пробовал этот фрукт и даже повелел привезти его в Грецию?
Элки приняла задумчивый вид, вроде как, вспоминая бессмертные труды Плиния, и согласно кивнула головой. Ни у кого из присутствующих даже не возникло вопроса, каким образом фрукты удалось довезти в целости и сохранности, преодолев столь огромное расстояние.
Финальным блюдом стал торт, украшенный двумя лебедями из желатиновой мастики в белковой глазури, плывущими по кремовому пруду в виде пурпурного сердца, выложенного маленькими жемчужинами. Нюра предупредила гостей заранее, что жемчуг лучше не глотать, дабы не уподобляться Клеопатре. Это сразу вызвало жуткий интерес, с требованием просвятить, что это был за случай.
— Существует легенда, изложенная всё тем же Плинием Старшим о египетской царице Клеопатре. Принимая Марка Антония у себя во дворце, она выпила уксус, в который положила и растворила две жемчужины невиданной красоты, дабы подчеркнуть богатства своей страны. Я проверила эту легенду и скажу одно: — неправда, в уксусе, целая жемчужина не растворится.*
Читать дальше