Пнувший меня датчанин, оставшись один, видя, что ничего хорошего не светит, выругался, и успешно отразив несколько выпадов Стурлассона, бросил топор на палубу, поглядывая на валявшегося без движений Ларса.
— Ваша взяла, — воин попятился спиной к борту, — Дайте ярла похронить.
Покорно подставивши руки под верёвку, датчанин дал себя связать. Видимо, что-то связывало его с Ларсом, но выяснять что именно, времени не было. Шнеку с венецианцами относило течением, а мы двигались в противоположном направлении, каждую минуту, отдаляясь всё дальше от заветного приза. Подобрав винтовку с палубы, я подошёл к Собольку, который как ни в чём не бывало, стоял уже у штурвала вместе с кумом.
— Спасибо, — сказал я, пожимая ему руку, и перевёл взгляд на его родственника, — Игнат, надо к тому судёнышку подобраться. Да так, чтобы два десятка аршин между нами было. Сделаешь?
— Легко. — Ответил Игнат.
Спустя некоторое время 'Марта' подошла почти вплотную к вымершему кораблю. Взобравшись на мачту юнга, сообщил, что на судне есть живые люди, и они затаились на корме.
— Ваня, сколько их там? — Спросил я у зуйка.
— Много. Больше чем нас. У них самострелы. Народу побитого — тьма.
Брать судно на абордаж, было равносильно потери половины своего поредевшего экипажа, если не больше. Кеч пошёл на сближение с противником, расходясь левым бортом, и когда до вражеского корабля оставались считанные метры, я швырнул в шнеку банку со слезоточивым газом. Клубы дыма быстро растеклись по судну. Жуткая резь в глазах и страх задохнуться, заставил спрятавшихся венецианцев позабыть обо всё на свете, и искать спасения в морской воде. Троих пловцов я подстрелил, а когда дым стало сносить в нашу сторону, пришлось отойти чуть дальше.
Пора было заняться ранеными. Датчанина со стрелой в животе трогать было бесполезно, он уже не подавал признаков жизни. Зато Ларс, после того, как с него сняли помятый шлем и окатили водой — пришёл в себя. Агап связал ему руки и ноги, перенёс на бак 'Марты' и положил рядом с корзиной Пятачка. Второго пленника разместили там же. Трёх погибших ушкуйников решили похронить на острове. Потерь больше не было.
Выждав с полчаса, наш кеч пришвартовался к венецианской шнеке. Газ уже рассеяля, зато запах стоял невыносимый. Нацепив мокрую марлевую повязку на лицо, я перелез на захваченный корабль. Картина ужасная. 'Лимонка' взорвалась почти по центру судна, убив всех гребцов и ранив большую часть экипажа. Доспехов на людях не было, видимо, боя не ожидали. Всё было забрызгано кровью и блевотиной, плавающей на поверхности, просачивающейся через днище воды. Добравшись до заваленной палатки, я обнаружил двух человек, вцепившихся в сундук. У дальнего ко мне, из глаза торчал кинжал с изящной рукоятью, а ближний был поражён арбалетным болтом.
— Снорька, Агап! Давайте сюда, помогите мне.
Перенеся на 'Марту' всё ценное, Игнат вместе с сыновьями поджёг ворох тряпья на шнеке и оттолкнул баграми обречённый корабль. Так и не загоревшись, он вскоре затонул, заметая следы недавнего боя. Теперь можно было перевести дух и осмотреть трофеи. Три одинаковых с виду сундука, обитых по углам толстой кожей, были тяжёлыми и запирались навесными железными замками. Агап притащил из трюма зубило, разрубил петли, и вскоре стал вынимать на разложенный брезент сокровища. В первом сундуке находились серебряные слитки, навскидку, общим весом где-то в четыре пуда. Во втором обнаружились две довольно хорошие кольчуги, два галльских шлема с позолотой и пара мечей с красивыми перевязями из красной кожи. В третьем лежали мешочки с перцем, а на самом дне — восемь кошелей в виде колбасок с золотым песком и четыре с монетами византийской чеканки. Помимо этого, экипаж 'Марты' стал обладателем дюжины рулонов шёлка и целого вороха лисьих шкур. Не считая всякой мелочи найденой у погибших, в том числе оружия, добыча не выглядела богатой. Самым ценным, из всех трофеев, оказался перстень с большим рубином чистой воды. Его нашёл Снорри, когда выдёргивал кинжал из трупа венецианца, лежавшего на сундуке. Не удовлетворившись дорогим стилетом, свей обыскал тело, и чуть ниже живота обнаружил подвязанный мешочек, из которого и извлёк предмет ювелирного искусства.
Два ларца, оклеенных пластинками из пожелтевшей слоновой кости, крышки которых украшали выложенные самоцветами кресты, сами по себе представляли немалую ценность, но как я их ни осматривал, механизма запора — не обнаружил.
Читать дальше