Дмитрий Старицкий - Горец. Гром победы

– Больше этот планер не потянет. Нужна совсем другая конструкция.

– Вот и делай другую конструкцию, а сам летать не смей. Приказываю тебе именем императора.

– А в бой? – спросил я с надеждой.

– В бой пойдешь только тогда, когда самолет испытают и докажут, что он может летать. Пилотов мы найдем и обучим. А вот такую голову, что придумывает подобные штуки, вряд ли. Понял, Савва?

– Что уж тут не понять… – шмыгнул я носом. – Обидно только.

– Отставить! Кобчик, вы капитан-лейтенант воздушного флота или кто? – строго прикрикнул на меня командор.

– Отставной капитан, – буркнул я.

– Ну так марш на медкомиссию, – рявкнул Плотто. – Развел тут, понимаешь, студенческий салон с барышнями.

– Знаешь что, капитан-командор, – упер я руки в боки «фертом», расставив ноги «азом». – Потрудитесь для начала правильно титуловать камергера его светлости и коммерции советника. И так как я в данный момент старше вас не только по рангу, но и по чину, то ваш приказ вынужден игнорировать. Аппарат – моя собственность, построен на мои деньги, и я буду делать с ним, что хочу и как хочу. Тем более на первом прототипе мною уже совершены рулёжки по полю и подлеты. То есть взлет и посадка таким аппаратом под моим управлением произведены. Неоднократно, что характерно. Подняться выше двадцати метров помешало только то, что укороченный дирижабельный винт совершенно не подходит к моему аппарату, в данный момент его заново обсчитали и вытачивают новый.

Я повел Плотто в соседний ангар и показал ему биплан на четырехколесном шасси, похожий на «Фарман-22» времен Первой мировой войны. Он был полностью готов, но стоял без винта. Он также сделан по толкающей схеме, а поднят на высокое шасси только потому, что винт от дирижабля был очень большой, больше чем нужно. Даже укороченный.

Там ему и заявил с гордостью:

– Вот на этом аппарате я уже летал. Низенько, правда, но летал. Так что первый летчик империи – я, Кобчик. И это задокументировано. В том числе на фотографиях. Газетчиков только не звали из соображений секретности.

Плотто молчал, сжав губы.

А я продолжал:

– Хочу летать и буду летать. И никто мне в этом не указ. Так каков будет твой положительный ответ?

– Делайте что хотите, ваше превосходительство, – сказал «деревянным» голосом Плотто и, не прощаясь, повернулся и ушел по полю к дирижаблю пешком широким шагом, отмахивая здоровой рукой.

Ушел и даже не обернулся.

Мне показалось, что я потерял друга. Но маршировать у себя на голове никому больше не дам. Хватит. Это вам не бронепоезд. Так что не лапайте грязными руками мою чистую мечту о небе.

На следующий день все офицеры-воздухоплаватели теснились у меня в ангаре.

Ощупали все что можно. Только что на зуб не попробовали.

Спорили до хрипоты с моими инженерами-авиастроителями. Сравнивали плюсы и минусы воздухоплавания и авиации, представленной пока что двумя аэропланами, из которых один калека, а второй вообще еще не готов к эксплуатации.

Показывал им фотографии подлетов над аэродромом. Журнал испытаний с подписями всех свидетелей.

Только Плотто не пришел.

Обиделся на меня.

Мне об этом Шибз рассказал. Он притащил свой фотоаппарат и снимал меня в разных ракурсах на фоне первого прототипа самолета, который для этого выкатили под солнышко. Он внешне больше смотрелся карикатурой на самолет, если не знать, что он уже отрывался от земли и летал. «Низэнько», как крокодил из анекдота про украинского прапорщика, но летал.

– Иной раз мне кажется, Савва, – сокрушенно сказал Данко, когда все убрались из ангара и мы, сидя на ящиках, вдвоем с ним пили водку под желтоватым светом керосиновой лампы, закусывая остатками моего «полевого» обеда, – что ты желаешь быть на каждой свадьбе невестой и на каждых похоронах покойником. Шарахает тебя из стороны в сторону. То ты оружейник. То ты бронемастер. То ты химик. То ты самолетостроитель. Я уже не говорю о том, что в каждой из этих областей ты еще и фабрикант, – и засмеялся обидно.

Шибз был в партикулярном костюме, но я провокационно спросил, проигнорировав его вопрос:

– Данко, а ты сам-то чьи погоны носишь? Моласа или Плотто?

– Ты и со мной хочешь поссориться, Савва? – оторопел фотограф.

– Не хочу. Но мне просто интересно, с кем я водку пью.

Шибз ответил серьезным тоном:

– Не ношу я погон, Савва. Я придворный служитель, королевский фотограф. Мне этого достаточно. Если его величество как командующий фронтом не отказывает тому же Моласу использовать меня в воздушной разведке – кстати, с твоей же подачи, то я как патриот своего королевства от этой работы не отказываюсь. Я принципиально гражданский человек и в имперские граждане не рвусь. Я вообще в жизни люблю только фотографировать или на движущуюся пленку снимать, что по большому счету одно и то же. Я художник света и тени.