Александр Харников - Ясный новый мир

Линия фронта в Париже установилась по рубежу Сена – Марна с отдельными германскими плацдармами на левом берегу и французскими очагами обороны – на правом. Вот уже больше трех недель шла ожесточенная битва за Париж. Противники сражались за каждую улицу, каждый дом и даже каждую квартиру или отдельную комнату. Но главным очагом сопротивления стали подвалы, откуда парижские национальные гвардейцы и солдаты регулярных частей вели меткий огонь по наступающим бошам. В ожесточении сражения германские огнеметные команды выжигали их вместе с укрывшимся от войны мирным населением. Да и никому не известно, было ли в Париже в эти дни хоть какое-то мирное население – ведь с немецкими оккупантами воевали даже десяти-двенадцатилетние дети, чьих сил едва хватало, чтобы двумя руками удержать револьвер или выстрелить из положенной на бруствер окопа винтовки.

Почти вне зависимости от возраста печальна была судьба тех француженок, которые остались за линией фронта в оккупированной части Парижа. Большая часть из них подверглась самому жестокому и разнузданному насилию как с цепи сорвавшихся германских солдат. Те из них, которые выжили, пережив групповое изнасилование, позднее были собраны в стихийно организуемые германские полевые бордели. Каждый батальонный и даже ротный командир считал необходимым держать на цепи несколько француженок разной кондиции. Для себя и своих офицеров, для солдат и как предмет для обмена с теми подразделениями, которые не имели такого полезного актива.

Ожесточение сражения с каждым часом нарастало. С обеих сторон к Парижу подходили свежие войска только лишь для того, чтобы через несколько часов погибнуть в кровавой мясорубке городского Вердена, по сравнению с которой померкла недавняя битва за Амьен.

Кстати, маршалу Фошу категорически не хватало сгоревших там резервов, и теперь в бой приходилось бросать колониальный сброд, вроде спешно сформированной и отправленной во Францию Сайгонской пехотной дивизии, или формирований, состоящих из жителей африканских колоний, в которых должности офицеров-французов начинались с командиров батальонов и выше, а ниже, на ротных и взводных должностях, находились сенегальцы, мавританцы, габонцы, конголезцы и гвинейцы.

Над мирным французским населением такие «защитники» издевались ничуть не меньше баварских гренадер, и французские военно-полевые суды не успевали штамповать смертные приговоры, тут же заменяя их отправкой в штрафные части, которые использовались для самоубийственных атак на германские пулеметы.

По сравнению с африканцами, алжирские и тунисские колониальные части выглядели идеальными воинскими формированиями – с поля боя не бежали, а в рукопашной, буде такая случалась, резались с немцами насмерть, до последней капли крови, не уступая им ни шага. В силу этого германские солдаты уже научились в полной мере уважать боевой клич «Аллах акбар», противопоставляя диким арабам прекрасную выучку, стойкость и высокую огневую мощь.

Имея некоторое преимущество в численности и качестве личного состава, германское командование постоянными атаками продолжало расширять занятую ими территорию в Париже. Но стоили эти действия так дорого, что даже самые хладнокровные немецкие генералы хватались за голову. Разрушенный, дымящийся развалинами город, ежедневно избиваемый огнем тяжелой артиллерии и налетами авиации, оказался слишком большим куском, который застрял в глотке германской армии, да так, что ни туда и ни сюда.

Свежие части сгорали в парижской мясорубке за несколько дней, и при этом у германского командования не было своего Сенегала, Сайгона или Камеруна, чтобы гнать на фронт полки колониального пушечного мяса. Вместо этого генерал от инфантерии Эрих фон Фалькенхайн бросил в пекло Парижского сражения интернированный по просьбе советского правительства Польский легион Пилсудского, «усиленный» освобожденными из германских тюрем уголовниками, а также западно-украинский сичевой националистический сброд, подперев все это воинство с тыла германскими пулеметами.

Пока же сражающиеся в Париже немецкие войска еще поддерживала та мысль, что еще один решительный натиск, еще одно, последнее усилие, и они выбьют лягушатников из их столицы. После чего, установив черно-бело-красный кайзеровский флаг на вершине покосившейся Эйфелевой башни, они отпразднуют великую победу над извечным врагом германского рейха.

Пока же ожесточение схваток только нарастало, и германская артиллерия регулярно обстреливала Эйфелеву башню шрапнельными снарядами для того, чтобы выбить с верхних площадок засевших там французских артиллерийских корректировщиков и разрушить антенны, с помощью которых командование парижского гарнизона поддерживало связь с Бордо, куда бежало правительство Франции, и ставкой маршала Фоша.