Александр Мазин - Кровь Севера

Никаких шансов. Выслать подмогу храбрецам король Карл не рискнул. Тем более уже смеркалось. А ну как поблизости скрывается всё норманское войско?

…В городе еще оплакивали участь своих героев, когда на качественной, вымощенной еще в древнеримские времена дороге, упиравшейся в главные парижские ворота, возник из кромешной тьмы заляпанный кровью рыцарь с маленьким пареньком-оруженосцем.

Карл Лысый действительно был лысым. Но это выяснилось позже. Сейчас на его голове был красивый круглый шлем с золотым крестом надо лбом и позолоченными надглазными арками. У короля были длинные усы, свисавшие по обе стороны умеренных размеров подбородка. В целом он мне понравился. Симпатичный крепкий мужик, в отличной физической форме.

– Рад, что ты жив, Жоф!

Я коснулся губ и сделал еле заметное движение в сторону Вихорька. Тот выступил вперед, упал на колени… Едва не упал.

Я ухватил паренька за плечо, пошептал на ухо.

– Мой господин – единственный, кого Бог спас от кровавых язычников. Он дал обет: отказаться от голоса, пока последний норман не покинет христианскую землю! – пропищал Вихорек. – А пока его голосом буду я, Ваше Величество!

Вот такую я фишку придумал, чтобы помалкивать. Еще мы с Вихорьком два дня изучали систему знаков, разработанную мной для удобства коммуникации. В критических случаях я собирался шептать ему на ухо. По-словенски и очень тихо. А уж переведет он сам.

Обет – это серьезно не только для язычников-норманов, но и для «просвещенных» французов образца середины девятого столетия от Рождества Христова.

Карл лишь кивнул, признавая этот бзик своего беллаторе.

– Я мог бы освободить тебя от обета, сын мой!

Ага! Судя по прикиду, передо мной большой церковный чин. Епископ Парижский, надо полагать?

Я коснулся своей головы, потом перекрестился по-католически, в манере отца Бернара, и качнул головой. Спасибо, не стоит.

– Жоф! Брат мой!

Это еще кто? Ну да ладно. Отвечаю печально-героической улыбкой. Мягко уклоняюсь от объятий.

– Мой господин ушибся, когда его лошадь упала в яму-ловушку, – поясняет Вихорёк. То есть теперь он – не Вихорёк, а Туссен. Хорошее благородное имя. У Вихорька тоже есть легенда, но ее мы пока озвучивать не будем. Успеется.

Ну да, и теперь у меня проблемы со спиной. Поэтому мне даже на лошадь не вскарабкаться.

– О, прости, Жоф! Надеюсь, ни обет, ни спина не помешают тебе отпраздновать твое благополучное возвращение?

Чернокудрый красавчик в сверкающем нагруднике и таких пестрых тряпках, что мой раб Хавчик, взглянув на них, уписался бы от восхищения. И немедленно обрядил бы меня в такие же.

Кто же этот бодрый мужик… Пардон! Бодрый рыцарь? Вдруг это мой младший брат? Неужели виконт-графенок скрыл от меня такой важный аспект личной жизни Жофруа де Мота?

Одно радует: жены у моего прототипа точно нет.

Еще одна печально-героическая улыбка. Отныне она станет моей фирменной.

– Так мы ждем тебя, брат! Завтра. У меня.

Мой внезапный родственник развернулся и эффектно (трехцветный плащ распахнулся, как крыло) взлетел в седло. И это – в броне! Вот бы и мне так уметь!

«Мы ждем!» Надо полагать, мне должно быть известно, где, кто и когда меня ждет.

Однако и король ждет!

Я «с трудом» опустился на колено и кивнул Вихорьку. Тот, как мы и договаривались, выдал трогательный рассказ о том, как придавленный убитым конем беллаторе несколько часов пролежал среди покойников, пока юный Туссен (его родителей убили норманы, а самого рассчитывали продать, но он сбежал) не вытащил беллаторе из-под мертвого животного и не уволок в кустики. Слава Богу, стемнело так быстро, что норманы отложили грабеж покойников до утра… – Тут Вихорёк приник по мне ухом, потом сообщил дрожащим голоском:

– Мой господин молит Ваше Величество о прощении за то, что не сумел уберечь его подданных!

– Это война, Жоф! – Карл сделал жест, и двое его гвардейцев помогли мне подняться.

– Отправляйся домой, отдохни, – разрешил король. – Позже я пришлю за тобой.

Сильное предложение. Особенно если учесть, что я понятия не имею, где «мой» дом.

Но я нашел выход!

Едва гвардейцы меня отпустили, грохнулся в обморок.

Никто не удивился. Герой устал, что тут удивительного?

Подогнали носилки, погрузили «бесчувственную» тушку и понесли в «родные» пенаты.

Чуть приоткрыв глаза, я наблюдал. К сожалению, видел немного. Прыгающий свет факелов да темные стены. Иногда – еще более темные арки. Средневековый Париж оказался довольно вонюч. Зато жизнь на его улочках так и кипела. До моих ушей то и дело доносились вопли разной эмоциональной окраски, чей-то хохот и прочие свидетельства бурной ночной жизни. Кто-то кого-то имел, кто-то кого-то резал…