Руслан Агишев - Непосланный посланник

Осторожно вернув ветку сирени на место, я вернулся к своему импровизированному столу – еще крепкому деревянному ящику, на котором лежали бумага и конверты. Мне предстояло подготовить очередную партию писем, которые должны были убедить Сталина в том, что я не душевнобольной, не шутник или идеологический диверсант и знаю ОЧЕНЬ МНОГО. «Конечно, кто в здравом уме сразу поверит в такое? Товарищ Сталин? Товарищ Берия? Честно говоря, я бы и сам не поверил, если бы мне кто-нибудь, совершенно непонятный, сообщил о скором начале войны».

– Да… Такие посты, как правило, дураки не занимают… – многозначительно промычал я, обдумывая содержание второй партии писем. – Не та закалка. Попробуй в таком гадюшнике выжить. Да за это орден сразу давать нужно! – я вновь замолчал.

Вопрос о втором послании был слишком серьезным, чтобы писать его с бухты-барахты. Совершенно ясно, что если здесь самого Сталина не впечатлить чем-то убойным и проверяемым, то любые сообщения от меня будут считаться если не намеренной дезинформацией, то уж бредом точно!

– Что-то убойное, тогда он скорее поверит и в остальное… – сев по-турецки, я облокотился на ящик.

По правде говоря, шокировать Сталина какими-то фактами, датированными 22 июня и далее, бессмысленно. Не особо подходила и информация о каких-то внешних, международных событиях, которые легко можно было принять за происки разведок буржуазных государств – идеологических противников Союза. Нужно было что-то сугубо личное – такое, что знал только Он или круг наиболее близких Ему людей… К счастью, у меня было кое-что подобное (спасибо, увлечению брата).

– Дай-то бог памяти, что уж там братишка рассказывал про предвоенное времяпровождение Сталина… Гм… – я машинально начал малевать что-то карандашом на бумаге. – Так-так, что же там у него было?

Так я мучил свою память до тех пор, пока в ней не всплыли кое-какие интересные подробности майских и июньских дней жизни товарища Сталина и его близких. «Что уж там брат рассказывал про мемуары охранника вождя… как его там, блин… Власика и еще одного… э-э-э-э… Рыбкина, нет, Рыбина, точно!» Были там несколько анекдотических и просто обычных историй, о которых посторонние не могли знать. Надо было лишь об этом в письме доходчиво рассказать. «Главное, с датами не напутать. Кто там знает, сколько будут эти письма идти? Два, три, четыре дня? А может, их вообще со страху за сутки на стол к вождю доставят?! Короче, мне нужны пара-тройка фактов, которые не особо устареют в течение двух недель».

– Кажется, есть такое… – я потянулся всем телом; тело от долгого сидения в одной позе затекло и ему адски хотелось подвигаться.

Обслюнявив карандаш, я наклонился над своим кривым столом и, подтянув ближе первый тетрадный листок, начал.

«Уважаемый товарищ Сталин, надеюсь, что мое первое письмо дошло до Ваших рук. Я уверен, что у Вас возникли сомнения в достоверности изложенного. В этой связи хочу изложить некоторые факты, которые должны случиться с Вами в самое ближайшее время.

…А 13 июня, когда Вы сядете за стол обедать, обратите внимание на левый, ближний к Вам краешек скатерти. Вы увидите, что ее кончик испачкан красным. Думаю, Вам не составит особого труда выяснить, что это была пролитая при открывании бутылка с Вашим любимым вином.

…Вечером же, когда Вы посетите театр, обратите внимание на то, что один из Ваших личных охранников немного прихрамывает на правую ногу. Он будет, конечно, отнекиваться, что абсолютно здоров и у него ничего не болит. Однако даже легкая пальпация голени покажет, что у него довольно сильный ушиб ноги и ему, скорее всего, нужен будет осмотр грамотного хирурга.

…16 июня около девяти вечера у Вас может резко повыситься давление и закружиться голова. К счастью, это будет не что-то сердечное, а всего лишь недомогание, которое довольно скоро пройдет. Старайтесь в этот момент прилечь и не подвергать себя особым нагрузкам.

Надеюсь, эти приведенные мною примеры Вас, товарищ Сталин, убедят, что к моим словам стоит прислушаться. И поэтому хочу еще раз повторить: 22 июня ровно в 4 часа утра без объявления войны немецкие войска перейдут границу, а самолеты фашистов начнут сбрасывать первые бомбы на наши аэродромы! Прошу Вас, прислушайтесь к этому сообщению, чтобы вновь не повторились страшные разгромные поражения Красной Армии первых месяцев 1941 года».

Высунув от усердия язык, я в конце снова поставил свою подпись – «Посланник». А что, должен же Он знать, от кого идут эти письма? Должен! И это имя ничем не хуже, чем Оракул, Кассандра и прочие.