Александр Каменецкий - Я люблю тебя, Жизнь

Пьянящий аромат нагретой солнцем хвои, листвы принёс ему некоторое облегчение. Шум в голове утих, и внезапные головокружения, ощущения падения отступили. Илька с интересом крутил головой и размышлял о том, почему раньше он никогда не видел, как может быть красива и величественна природа. Раньше он больше восхищался и ценил достижения человечества, но этот лес был великолепен. Наконец, ему понравилась берёза с ровным высоким стволом, ветки которой начинались достаточно низко и шли равномерно до самой верхушки. Илька подпрыгнул, уцепился, закинул ногу на нижнюю толстую ветку. Ребра отозвались уже привычной ноющей болью, в глаза посыпались чешуйки коры. Илька зажмурился, вслепую подтянулся и уселся на ветке верхом, обняв ствол руками. Проморгался и начал неторопливый подъём с ветки на ветку. В середине он вдруг поймал себя на том, что старается не смотреть вниз и сжимает ствол, судорожно боясь расцепить руки. «Чёртова башня, все из-за неё», – мелькнуло у него в голове. Он замер, сделал несколько глубоких вдохов, пересилил себя и полез дальше. Впрочем, до самой вершины он так и не долез, когда ветки стали прогибаться под ним, а ствол ощутимо покачиваться из стороны в сторону, он застыл, сцепив руки в замок позади ствола. Никакие уговоры не смогли помочь ему двинуться ещё выше, и он с ужасом думал, о том, как будет спускаться вниз, – «желательно медленно, так же как поднимался, а не так, как с башни».

Илька вынужден был сознаться самому себе, что его поход в башню не прошёл бесследно для его психики, как бы ему ни хотелось быть уверенным в обратном. С того места на дереве, до которого он сумел доползти, видно было плоховато. Мешали листья, соседние деревья, мешало то, что он никак не мог оглянуться на все триста шестьдесят градусов, не разжав рук. А разжимать руки он отказывался категорически. Но и то, что он видел, не радовало его совершенно. Зелёный океан, прорезанный только узенькой полоской железнодорожной просеки, тянулся от горизонта до горизонта. Может, там и скрывалось какое-нибудь одинокое жильё под поверхностью шелестящей листвы, но ни городов, ни даже посёлков, ни полей, ни рек, ничего, кроме леса, Илька не разглядел.

Очень осторожно, медленно цепляясь за каждую ветку, он спустился на землю и, долго глубоко дыша, сидел под берёзой, стараясь унять дрожь от напряжения в руках и ногах. Размышляя о том, что увидел сверху, Илька проникся новым страхом – остаться здесь одному навсегда. Там на верхушке дерева всё заглушали мысли о высоте под ногами, но теперь он ощутил давящее одиночество. Захотелось пить, и Илькины мысли стали настойчиво склоняться к версии ада. Он поднялся, вернулся к дороге, развернулся на север и двинулся по путям. Нужно было двигаться, если остаться на месте, он не протянет и двух дней, если, конечно, в аду можно умереть. Он шёл бодрым шагом, стараясь не думать о воде и еде, впрочем, это получалось плохо. Так прошло два часа. Солнце перевалило зенит и светило в спину, стало жарко и пить захотелось ещё больше. Илька вдруг задумался, что берёза, на которую он взобрался с таким трудом, была полностью в листве. Трава и цветы под ногами, мешавшие каждому шагу, тоже были в полном цвету. Солнце жарило совсем не по-весеннему, а ведь когда он лез на башню, было самое начало мая, пусть и необычно тёплое.

Тут Илька заметил, что лес по краям дороги слегка изменился. Сначала он не понял в чем тут дело, свернул с дороги в лес и пошёл параллельно рельсам. Теперь до него дошло, что почва под ногами стала несколько ниже, чем идущая ровно дорога. Вокруг стал попадаться мох, и идти стало тяжелее. Илька хотел было вернуться на дорогу, но тут заметил чуть глубже в лесу знакомые кусты. Черника! Так и есть. Он набросился, стал жадно чуть ли не горстями срывать ягоды, засовывая их в рот, отплёвываясь от попавшихся листьев. Через десять минут утолив первый порыв, он двинулся дальше, срывая на ходу целые ветки и кустики черники, объедая ягоды, не останавливаясь ни на минуту. Стало немного легче – жажда и голод не отступили, но притупились.

Идти по лесу, при этом, всё время нагибаясь, было гораздо сложнее, Илька почувствовал, что стал уставать. Он вернулся к дороге и продолжил путь. Он торопился, хотя и не совсем понимал, куда ему спешить, куда он вообще идёт. Дорога по-прежнему была пряма и пустынна, и лес всё так же тянулся по обочинам. Мысли раз за разом, как Илька ни гнал их, непреодолимо возвращались к башне, к школьным проблемам. Обида на несправедливость всё ещё скреблась в его сердце, но выбранное решение проблем, уже не казалось ему таким уж остроумным, как раньше. А уж результат… Илька сердито гнал такие мысли, но они очень скоро возвращались.