Владимир Матвеев - Своя-чужая война

Оказалось, скрылись они ненадолго, а просто пошли за подкреплением, потому что чем ближе моричцы подходили к границе, тем тревожнее становилось Жилю Окороту. Старый бывалый воин, интуиция которого не раз спасала его в бою и от дворцовых интриг, просто не мог не чувствовать надвигающихся неприятностей. Ну а когда они подошли к реке, то вся эта орава орущих кошек выплеснулась наружу и стала его душу не просто скрести, а рвать острыми когтями на куски.

И такое состояние было не только у графа.

Все началось в последнюю ночь перед переправой, когда посланная к левому броду, что находился ближе к границам Сарема, разведка сообщила, что тот практически непроходим. Весеннее половодье превратило его пологие берега в вязкую топь, которая, несмотря на пекло Хассаша, еще не подсохла, и единственным местом, где можно попасть на правый берег Тихой, остается та переправа, которая располагалась практически посередине границы с княжеством Сайшат.

О броде у границ Леса Изгоев и не вспоминали. С ненормальными альвами, которые во всех чужаках видели врагов, связываться никто не собирался. Они сначала пускали стрелы, а лишь потом спрашивали: кто, почему и зачем здесь околачивается? Если было, у кого спрашивать.

Вот только самому графу это показалось странным. У него создалось впечатление, что невидимый кукловод, умело дергая за ниточки, сам гонит войско моричцев туда, куда нужно именно ему. Вот только подтверждений его опасениям не было, так как посланная через центральный брод разведка благополучно его пересекла, но обратно еще не вернулась. И вернется ли – еще не ясно.

Но на этот факт опять обратил внимание, наверное, только сам коннетабль, да еще те воины, кто пролил вместе с ним не один бурдюк крови. «Принц» Ванд, взявший в свои «корявые» руки все руководство войском, лишь изредка советуясь с графом, наоборот, был в полном восторге. С его слов эта переправа была шире, берег ровный, да и путь до Урьяка, первого города этих земель, от нее намного короче. А разведка, скорее всего, уже пьет, жрет в три горла и тискает тамошних девиц. И никакие увещевания, что это может быть тщательно подготовленной ловушкой и нужно высылать еще отряды разведки, до него не доходили. Ну не верил наследник в хитрость варваров, к которым он причислял всех, кто жил на правом берегу. Или, наоборот, верил в свой гениальный полководческий талант, который до этого выражался только в истреблении зверей в редких лесах герцогства да многочисленных дуэлях. Истины же не знал, наверное, и сам «принц».

Следующий тревожный звоночек, тренькнувший в душе Жиля, прозвучал ранним утром дня, на который была назначена переправа. Разбудивший его оруженосец дождался, когда коннетабль выйдет из своего шатра, а потом молча указал на невысокие окрестные холмы, на которых со спущенными штанами и зелеными лицами обосновались чуть ли не все ополченцы, орошая зеленую сочную траву содержимым своих желудков.

То, что это была диверсия, графу было понятно сразу. Вот только легче от этого не стало. Собранное на скорую руку ополчение свои съестные припасы несли с собой и готовили и питались отдельно от воинов-регуляров, поэтому «принц» махнул рукой на доводы графа по поводу диверсии и сказал, что другого от черни ждать и не приходится.

– Граф, – нахмурившись, сказал он тогда. – Вы не сможете затормозить меня на пути к моему триумфу. Вам за каждым кустом мерещатся отряды диверсантов и лазутчиков, а в обычных явлениях вы видите искусно замаскированную ловушку, на которую варвары не способны в принципе. Им лишь бы орать и бросаться на наши копья – здесь им в смелости не откажешь. А хитрые ходы не для них. Своей нерациональной осторожностью вы добьетесь лишь того, что я буду вынужден пересмотреть свои намерения и отдать земли за Тихой не вашему сыну, а кому-нибудь другому. А черни надо было всего лишь не лезть испачканными в дерьме руками за мясом в котле, тогда бы и не сидели сейчас со спущенными портками.

Жилю тогда оставалось лишь промолчать и склонить в покорности голову. А потом, когда ополченцев согнали с их «насиженных» мест и свернули лагерь, началась переправа. Такая же скомканная, с нелепыми и непредсказуемыми смертями, и сумбурная, как и весь этот поход.

Но худо-бедно к концу дня войско все же перешло реку и по распадку между двумя не очень крутыми, но довольно высокими холмами, отдалилось от нее на три версты, где их уже ждало войско князя Сайшат. Увидеть его в сгущающихся сумерках было невозможно, но горящие во множестве костры говорили о том, что это не стоянки караванщиков. Биться в темноте никто не собирался, поэтому моричцы тоже встали лагерем. Стали разводить костры и при их свете молча готовиться к битве, для многих из которых она станет последней. А когда первые лучи Хассаша робко стали обшаривать мокрую от утренней росы землю, над лагерем моричцев пронесся громогласный хохот от увиденной воинами картины. И даже ополченцы, все еще пачкающие свое исподнее, неожиданно воспаряли духом, потому как то, что они увидели, даже самый заядлый оптимист не смог бы назвать войском.