Сергей Руденко - Холодное лето 1402-го. Том 1

– Мэт акарто́, фэрэг? (Что ты хотел, червяк?)

Как ни странно, но сказанное на чистейшем гоблинском я понял. И это вызвало целую череду событий.

Со всей очевидностью стало понятно, что никакой возможности отмотать назад нет. Этот гад – не важно, – услышал меня или унюхал, но о моем присутствии знает. А не обернулся он, наверное, лишь из презрения.

Однако, стоит попытаться сбежать и он, конечно же, обернется, а потом случится только то, что вряд ли мне понравится.

Уже в следующую секунду я подшагнул к врагу, чуть присел, и со всей доступной мне силой толкнул его снизу вверх. В этой части стены не хватало двух ближайших зубцов, поэтому гоблин ухнул вниз, что называется «на максималках». Только его и видели.

Тварь настолько обалдела от такого оборота, что попыталась что-то заорать лишь буквально перед самой встречей с землей метров на пятьдесят ниже по склону, однако, куда там. Завывание почти тут же прервалось смачным шлепком, но тишина, к сожалению, не вернулась.

Гортанные крики донеслись сначала от ворот, и еще через мгновение им ответили изнутри здания. И вот тут даже совсем недалеким стало понятно, что нужно выбираться. Не важно, как и куда, главное – откуда.

Дальше я снова действовал по наитию, просто потому, что никакого плана по-прежнему не было.

Единственная более-мене разумная мысль испуганно вертелась вокруг наблюдения, что остальные зубцы в этой части стены не пострадали. А значит – был высок шанс, что два ближайшие упали не просто так…

Шаг к самому краю, взгляд вниз – точно!

Неизвестно, как нападающие сломали эти зубцы, но сделали они это не просто так. Левее вдоль стены вилась тропинка, и заканчиваться она могла только где-то внизу. Иначе в чем смысл?!

Плюнув на сомнения, я ухватился за самый край стены, повис, вытянулся вдоль нее, после чего несколько раз в ужасе оглянулся, примерился – и вот я внизу. Даже при моем новом росте, пролететь необходимо было лишь чуть более метра.

Уже в следующее мгновение над только что покинутым краем стены нарисовалась очередная длинноносая морда. Гоблин, или кто-то новый, но очень на него похожий, удивленно «хо»-кнул, и тут же стал призывать на мою голову довольно незамысловатые проклятья и своих сородичей. Но если тварь ожидала от меня вступления в дискуссию, то просчиталась.

Едва осознав, что обнаружен, я словно лось какой-нибудь рванул вдоль стены, не стараясь хоть как-то скрываться. Еще шагов через двадцать обнаружился спуск, после чего уже уверенно и с радостью, я припустил вниз. Не оглядываясь.

Когда бы эту тропу ни проложили, но на здешнем каменистом склоне она могла бы существовать без всякого ухода до скончания времен. По крайней мере, при нынешних хозяевах-пофигистах. Ни я сам, ни тем более Дирк-Теодорих горными лыжами или скалолазанием не увлекались, но это не мешало рваться вперед, буквально не чуя под собой ног, и напрочь игнорируя все опасности, кроме возвращения в подвал.

Прыжок, прыжок, ненадолго притормаживаю, чтобы оглядеться, и в камень на моем пути одна за другой, со звоном, врезаются несколько стрел.

«…Ах, вы, ушлепки!»

Инстинктивное желание обернуться оказалась фатальной ошибкой. А стоило мне притормозить, чтоб определиться, какой же спуск выбрать, направо – к лесу, или налево – к кустам и остаткам каких-то строений, как острая боль пронзила спину и разродилась жжением в груди, при попытке втянуть в себя воздух.

Задыхаясь от ужаса и нехватки воздуха, я сделал несколько неуверенных шагов, поймал еще одну стрелу, на этот раз в бок, после чего ноги у меня подломились, и я покатился, невольно выбрав третий путь вместо предложенных двух – прямо…

Как ни странно, но после множества кувырков и парочки коротких полетов вниз по склону, сознание я не потерял. Было больно, пыльно и обидно, однако я по-прежнему четко все осознавал.

Жесткие колючие заросли шиповника смягчили последний этап «спуска». Как смогли. Но даже это не выбило из меня дух, и мысль, что кажется мне хана, я встретил с неожиданным стоицизмом.

Поначалу я никак не отреагировал на чьи-то быстрые шаги. Вот только если это мои преследователи, то почему они приближались со стороны леса, а не замка?

Смутно знакомый голос и вовсе запутал. Недоумение было так велико, что оно даже сумело прорваться сквозь болезненное нежелание шевелиться. А голос все повторял, как заеденный:

– Дирк, мальчик мой, я знал, я знал…

Последнее, что я услышал перед тем, как отключиться, когда чьи-то заботливые руки попытались перевернуть меня на спину, был все тот же голос, требовавший срочно седлать коней.