Алиса Атарова - Tempus

Миссис Никсон была швеей. Она шила все, что получится, все, что могла, и для любого, кто готов был заплатить пару пенсов, шиллингов или иных монет (можно отдавать и картофелем, луком, лучше всего было отдавать птицей, мясом (в исключительным случаях) и тканями).

В семье Никсонов было четверо детей, как уже было сказано. И все они работали. Старшая – Мэри, ей тогда было уже 18 лет, она работала на улицах и приносила домой неплохой заработок, являясь иногда основным добытчиком в семье, когда у миссис Никсон не бывало заказов. Средняя – Лиззи, 11 лет, разносила кресс-салат и иногда газеты по домам, и даже иногда могла позволить себе ходить в школу, но не слишком часто. Следом шел Майкл, 10 лет от роду, он был мальчиком на побегушках для одного господина, а также помогал сестре с доставкой и матери с поиском клиентов. Самого младшего звали Джим, ему в пору знакомства с Матвеем было всего 6 лет, и он уже тоже работал – трубочистом, и его единственным желанием было никогда не взрослеть (когда Матвей спросил у него, почему он этого хочет, тот ответил, что если однажды не сможет пролезать в трубу, его выгонят с работы взашей. Матвей спросил, что такое «выгонят взашей», на что Джим мрачно плюнул на землю и показал кулак. Вопрос был закрыт).

Когда миссис Никсон впустила его в дом, она тем самым взяла себе на шею еще одного дармоеда (ее слова), однако по причине очень большого сердца (слова Лиззи) по-другому поступить она все равно не могла. После попадания в тепло Матвей сразу провалился в глубокий обморок, а затем еще три дня лежал в горячке, совершенно не понимая, где он находится, и пугая детей и взрослых своими русскими словами. Все поголовно (а в этом доме жило всего 5 семей с детьми) решили, что он мало того, что цыганенок, оставленный позади табора, так еще и полоумный – в странной одежде (которую миссис Никсон вскоре сожгла позади дома, чтобы не смущать людей), со странными привычками и повадками, и конечно, весь дом желал, чтобы Никсоны от него побыстрее избавились.

Но миссис Никсон не могла так поступить, особенно учитывая, что наступало Рождество, да мальчик был на удивление чистенький, словно упал с неба прямо перед домом Никсонов. Ну, где вы видели таких цыган? Будучи очень набожной, она посчитала, что выгонять его на улицу в Рождество – это безбожно, посему оставила его до тех пор, пока он а) не умрет; б) не оправится от болезни и не уйдет сам. Однако Матвей оказался предприимчивым малым – когда он очнулся и все вокруг оказалось не просто дурным сном, а затяжным кошмаром, и мальчик понял, что он все еще не понимает, что говорят другие, не знает, где он находится, а на улице бушует суровая зима, он сначала всеми силами имитировал ужасную простуду, а стоило ему окрепнуть, бросился помогать миссис Никсон по хозяйству, молча как рыба об лед при попытках его расспросить, откуда он взялся. Да и что он мог сказать?

Спустя две недели к нему привыкли и иначе как цыганенок его не называли, вот прозвище и закрепилось. Со взрослыми ему разговаривать было тяжело – те отмахивались, когда не понимали его, делая вид, что он-де всех достал со своей цыганщиной, поэтому он быстро бросил эти попытки и принялся общаться с детьми. Ведь у кого учиться языку, как не у детей? Уже совсем скоро он знал такие необходимые для выживания в Ист-Энде слова, как «чтоб ты сдох», «приемыш», «отвали, проклятый цыган» и «чего тебе от меня надо».

С его именем тоже вышла оплошность. Когда он впервые назвал свое имя, миссис Никсон ничего не расслышала, потому что он уж слишком сильно стучал зубами от холода. Этот вопрос отложили, пока он не поправится. И тогда она спросила снова:

– Как тебя зовут? – потому что устала звать его «эй, ты» и «мальчик».

Это предложение он понял и ответил:

– Матвей.

– Что ты там лопочешь? Я тебя не понимаю, – раздраженно нахмурилась миссис Никсон.

– Я вас не понимаю, но меня звать Матвей, – снова сказал тот.

– Матвэй? – попробовала повторить она.

– Нет, Матвей.

– Матьвэй.

– Нет, Матвей.

– Мэтью, да? – в конце концов спросила женщина.

С глубоким вздохом Матвей кивнул, поняв, что это единственная альтернатива, которая не будет резать ему слух, и мальчик остался в этом мире под именем Мэтью 6 6 В силу привычки далее я буду называть его именно Мэтью, поскольку под этим именем я с ним познакомился, и так всем нам будет легче. . А фамилию он выбрал много позже, когда понял, что даже безродным сиротам (именно так его позиционировала семья Никсонов) нужна фамилия в этом мире, а его собственная – Волгин – слишком сильно отдавала русским духом. Сначала он хотел взять фамилию «Никсон» – как у своей спасительницы и второй матери, в благодарность всему семейству, но те почему-то не слишком оценили благородный жест, назвав его дураком. В результате после долгих раздумий он стал зваться Мэтью Смит – разве не все ли англичане из фильмов, которые он смотрел, были Смитами? Лиззи, правда, все равно вновь назвала его дураком, который ничего лучше придумать не смог.