Алиса Атарова - Tempus

В особняке Зонко о новости узнали, когда мистер Колсби отложил утреннюю газету с громким недовольным вздохом. Это означало, что новости Лондона либо совершенно обескуражили его, либо привели к негодование. Обычно это случалось, если на бирже падали акции или… происходило какое-то громкое скандальное дело, о котором все будут судачить еще недели две. Дворецкий скандалов не любил, поэтому он обычно тут же откладывал газету, допивал свою чашку и уходил, поторапливая остальных.

После того, как он уходил, о новости быстро узнавала остальная прислуга – они хватали оставленную газету, и если новость была достойная, то ее бурно обсуждали за еще одной чашкой чая, пока вниз вновь не спускался уже порядком раздраженный Колсби и не разгонял всех по своим местам.

В этот раз, стоило мужчине отложить газету и покинуть кухню, как Мэтью тут же протянул к ней руку и подтянул к себе.

– Ваши ставки, что так раздражило нашего дражайшего мистера Колсби сегодня? – ухмыльнулся он, разворачивая страницы.

– Биржевые акции упали! – сделала попытку миссис Пирс, убирая тарелки.

– Я думаю, что какая-нибудь леди оказалась замешана в романтическом скандале, – мечтательно протянула Эмма, уставившись в потолок.

– Тебе бы только что-нибудь неприличное, – одернула ее Лиззи, при этом бросив суровый взгляд на Мэтью.

– Сейчас посмотрим, – сказал тот, не заметив ее взгляд, поскольку целиком погрузился в чтение. Однако узнав суть, он с таким же недовольным вздохом, как и Колсби, отложил газету.

– Ну говори же! – нетерпеливо поторопила его Эмма.

– Нет, я… – он кинул странный взгляд на Лиззи, – я опаздываю, мистер Зонко наверняка опять спустит с меня три шкуры, – он опрокинул в себя остатки чая и вскочил с места, сжимая газету в руках с твердым намерением унести тайну с собой. – До скорого!

– Эй! – крикнула ему вслед служанка. – Хотя бы газету оставь! Миссис Пирс!

Та стояла у выхода с кухни и ловко выхватила газету у Мэтью. Тот вскрикнул, но поскольку он действительно опаздывал, ему оставалось только чертыхнуться и выбежать из столовой.

– Сейчас узнаем, – сказала кухарка, разворачивая газету. – Убийство в Уайтчепеле, – коротко отозвалась она спустя некоторое время. – Судя по всему, убийцу еще не нашли. Но по всем признакам… – тут она так же, как и Мэтью, бросила взгляд на Лиззи, – …это убийство очень похоже на смерть твоей сестры, вероятно, поэтому мальчик не захотел говорить.

– Ясно, – сухо отозвалась девушка, разом напрягаясь. – Эмма, нам пора за работу, – она поднялась с места и привычным движением расправила несуществующие складки на платье.

– Да, конечно, – было видно, что второй служанке очень неловко из-за того, что она настаивала и невольно разбередила только начавшую заживать рану в сердце Лиззи. Но ничего уже поделать было нельзя… Она со вздохом поторопилась за мисс Никсон.

В это время Мэтью уже вывел коляску к главному входу, дожидаясь мистера Зонко. Теперь тот не дожидался послеобеденного времени, чтобы ехать к миссис Спелл, и заявлялся к ней с самого утра на правах близкого друга, благо, дел в парламенте у него с приходом лета было немного. Мэтью смотрел на спину Искорки и невольно думал о новости, которую только что узнал. Второе убийство? Нет, Лондон совсем не был тихим и безопасным городком, но что-то его настораживало во всем этом.

Со смерти Мэри минуло три месяца, и за это время много чего произошло: весна закончилась, уступив свое время лету, и в Лондоне был разгар светского сезона, а значит весь город оживился. Их же собственная жизнь мало чем отличалась от прошлого, разве что Зонко и миссис Спелл, кажется (по заверениям Эммы), становились все ближе, и сам джентльмен не пропускал ни одного бала и званного обеда, чего с ним прежде не случалось. Никто уже не сомневался, что они вскоре обручатся и поженятся, а потому Мэтью приходилось видеть ее каждый день. Не то чтобы ему это сильно нравилось, но, в конце концов, у него не было права высказывать свое недовольство. Поэтому каждый раз при виде вдовы он принимал малость напыщенный, но равнодушный вид и безуспешно старался не обращать на нее внимания. После того бала ни он, ни вдова больше не говорили друг другу ничего, кроме кратких приветствий, и, конечно же, не обсуждали брошь, однако надежда и алчные взгляды юноши, которые тот бросал на украшение, бывшее любимым у Спелл, никуда не делись.

Ради Лиззи и мысли, что сейчас он ей нужен как никогда, Мэтью сначала на время отложил идею выкрасть часики, рассудив, что раз уж вдова не планировала никуда уезжать, торопиться ему некуда. Однако неделя отсрочки превратилась в две, затем в месяц, и постепенно брошь превратилась в навязчивую идею, преследовавшую его даже по ночам. В этих смутных снах изумрудные змеиные глаза сводили его с ума, они превращались в лисий взгляд из-под вуали, который прожигал его до самого нутра и заставлял испытывать животный ужас перед хищником. Не понимая, что с ним происходит, Мэтью потерял сон и покой, стал более нервным и задумчивым, что заметили все в особняке. Часть его души стремилась вернуться обратно в XXI век – эта мысль была с ним восемь лет, она стала ему настолько родной и уютной, что невозможно было отказаться от нее. А вторая половина его души хотела остаться в Лондоне, она же придумывала бесконечные отговорки не сообщать Лиззи о поездке в Россию. Иногда эта дурная половина, привыкшая к комфортной и беззаботной жизни, шептала ему, что никакого дома у него никогда и не было, что все это привиделось ему, а сам он – цыганский босяк, брошенный родителями в детстве в Ист-Энде. Это поднимало волну ужаса внутри молодого человека и заставляло просыпаться в холодном поту жаркими летними ночами. Проходило время, и он жил как будто в ожидании чего-то: впрочем, вся его жизнь теперь казалась юноше «залом ожидания», где кто-то однажды его забыл в детстве, и теперь ему нужно найти дядю с громкоговорителем, чтобы тот объявил, что потерялся мальчик, чтобы кто-то – родной и близкий – взял его за руку и отвел на свое место